В кондитерской было пусто; ни единого человека. Только очень одинокий демон возлежал на столике, художественно свесив с него конечности. Столешница, которая привыкла нести вес нежнейших пирожных и изысканных десертов (или женских стонущих тел – если Грэхему везло), молча страдала от соприкосновения с двухтысячелетней и весьма жёсткой спиной.
Почему-то в кондитерскую никто не заходил. Вот вообще. Более чем непривычное положение дел.
Впрочем, сейчас Хаагенти был только наемным работником и за доходы у него голова не болела. Поэтому он мог валяться на столе, курить, чесать пузо и думать о том, что их кондитерской пошло бы называться «Клайд и Понни».
Делать было нечего, даже официанты попрятались. Даже Йетс где-то пропадал, наверное, миловался со своей шваброй в подсобке. Вот ведь собственник, мог бы и собрата-демона позвать. Или, если уж брачная ночь и моногамия, хотя бы позволить посмотреть.
Гигантский торт, в мельчайших деталях иллюстрирующий кровавую автокатастрофу, скорбно скучал в углу. Он никому не был нужен. Ни один посетитель не собирался вызывать «скорую помощь» из желудочных ферментов, выкладывать за это звонкие кроны и способствовать благоденствию изготовителя.
В момент, когда дела идут плохо, есть только один выход – впасть в запой. После этого все проблемы перестают тебя волновать. Они сгружаются либо на тех, кто считает себя приручившими и отвечающими, либо на работников вытрезвителя. А потом, если быть упорным, на патологоанатомов и гробовщиков.
Алистер, конечно же, ужасно огорчится. Это будет таким ударом для него – как же так, любимый демон умер не от удара огненным мечом. Но он выдержит и смирится, он сильный.
Грэхем сменил позу «отдыхающая звёздочка» на позу «вальяжный кондитер, пристроивший щиколотку одной ноги на согнутое колено другой».
- Клааайд! – зазвал он. – Клааайд! Давай нажрёмся! Вина! Виски! Тортиков!

Какой может быть день без конфет? А также без исключительно дружелюбно настроенных манекенов (сжатый курс насильственной кройки и шитья на вашем собственном туловище примере даже манекен расположит к молчаливой податливости, как считала Клодия).. так вот, день, как ведомо, без всего этого счастья – он-то и не день вовсе. А кондитеры? А пытливо взирающие на тебя со всех полок, полочищ, полочек, полоченок и полочат торты, у коих коржи одинаковы на рожи? И стоит в уголочке вечный один такой себе на всех не похожий, не прохожий, весь такой непогожий. А день, например, выдался сегодня весьма погожий. Ну, тут и удивляться нечему: день – это вам не торт, хоть и буквы тоже четыре. В воде тоже четыре и  в коте. А коты совершенно никакого отношения не имеют к тортам! Пушистые и царапающие всё в зоне видимости, притом, в полной независимости от потенциальной досягаемости. Особенно дома они какие-то слишком.. стоп, тут поворачивать. Вот видите?
Это всё коты хотели с пути истинного столкнуть в коварные пучины соседней улицы.
Благополучно занырнув в необходимый поворот, Клодия возвернула мысли к исходной точке, т.е. к проблеме болезненного дневания без тортов, и продолжила заусенистое своё размышление.
Правильно, без этого всего это будет неправильный день, в котором, разумеется, тогда будет и неправильный мёд, и неправильные рецепты бутербродов, и неправильный пёс Альбатроскин.
Особенно сильно девочку поразила, видимо, возможная неправильность вышеупомянутого пса, что заставило даже ускорить шаг, в чём надобности сейчас никакой и не было вовсе.
Итак, во избежание той самой тотальной несправедливости Клодия сейчас вполне благополучно дотопывала матушкиными-то молитвами к родной уж такой кондитерской.
С ноги дверь, конечно, никто не открывал, с двух револьверов по бутылкам-барменам-стаканам не стрелял, шляпой не крутил и вообще с салуном это заведение не перепутал и перепутать даже не грозился, и всё равно на каждое новое появление Кентон дверь так же подозрительно реагировала не менее подозрительным писко-скрипом, будто давая скромный предупредительный выстрел. В воздух. Из игрушечного резинового пистона. Ну.. лучше, чем ничего, да. Или, если ни в чём особенно крамольном деревянную беднягу не подозревать, то она просто оповещала о появлении Клодии даже без звонких наддверных трубочек-брынчалок, которыми, казалось, после лихорадки среди продавцов и хозяев различных лавок и магазинчиков заболели буквально все висперширцы без исключения. Ну, или Клоде так казалось. По крайней мере, она может вспомнить на раз-два небольшой список из тех домов, которые имела случай посещать, и везде над дверями входными, кухонными, межкомнатными, садовыми, террасными, задними – где-то точно должны были висеть эти «звоночки». Вон, кто-то даже над подвальными дверцами вешал, зачем вот только – загадка. Кстати, рядом с тем подвальными колокольчиком Кентон почему-то так и видела траурно приколоченный к раме вяленький венок. Что значит «к чему он там»? К тому же, к чему и колокольчики. Так-то.
- Торты в чём-то провинились?
Виноваты, надо понимать, были чьи-то виски, ибо именно эти слова Клодия различила, заходя в кондитерскую.
- Пустота-а-а, хоть манекеном покати…
Деловито заключил ребёнок, в комплект с той же степенью деловитости упирая кулачки в бока (что удивительно, пока что свои), и направился к единственно зримо присутствующему Генри. Генри, к слову, Кентон-младшей нравился, хотя, как она вывела исключительно эмпирическим путём, пояснять это маме лучше лишний раз не пытаться.
- Чего такой смурной, Марчи?
Повторив услышанную где-то фразу, Клодия добралась до прилавка и мигом передислоцировалась на оный. Всё тот же опыт уже давно доказал, что прилавок кондитерской относится к весу девочки с присущей всем его братьям-и-братьям-прилавкам снисходительностью.
Попинав свешенной ногой многозначительно возложенное грехэмово колено, Клодия секунд несколько поёрзала на моментально насиженном месте и, вот это да, даже пооглядывалась по сторонам во, вероятно, исканиях.
- От переедания сладостей наступил внутренний дисбаланс между желудочным насыщением и душевной голодностью?
Такое бывает, чего.
У Клайда, наверное, совсем дисбалансный дисбаланс всем дисбалансам дислабамс, раз его и не видно-то нигде. Нехорошо это. Клодии, что ли, тоже не пытаться есть сладкое? А то, гляди, тоже разбалансируется всё и вся – и как с этим шить? И жить? Нет, особенно шить.