Сентябрь пришёл, как настоящее избавление. Наверное, никогда до этого лета Марджери Тёрнер не ощущала так остро и бескомпромиссно невероятную гнусность бытия и его невыносимую пресность. Мир пах квашеной капустой и просроченными ирисками и казался похожим на старые, разношенные туфли. Вслух Марджери  рассуждала о проблеме всеобщего обесценивания и глобального похолодания, из-за которой температура воздуха все летние месяцы не поднималась выше плюс десяти, приговаривала кстати и некстати: "Мир - это склеп", однако в глубине души она отдавала себе отчёт в том, что беда совсем в другом.
Бедой был мерзавец Кларк Дарси, который весь пошлый год нещадно списывал у Марджери прикладную историю и экспериментальную лингвистику, ходил с ней на распродажи засвеченных плёнок концептуальных фотографов и даже дважды целовался с мисс Тёрнер: у безлюдного Штопаного моста и у маяка, пока не вышел Маркус. Надежды расцвели пышнее, чем ночные фиалки. И умерли расторопнее, чем муха-подёнка, когда Марджери увидела, как Кларк обнимает Ирэн Блэквуд, её давнюю врагиню и соперницу, вечно вторую ученицу в Академии и самую красивую девушку на курсе. После этого мисс Тёрнер стала сурова, бросила пудриться и переключилась на исключительно мрачные музыкальные направления и чёрный цвет в одежде. В её внешнем облике господствовал монохром, мертвенная бледность и все возможные символы готической романтики, от несообразно огромного распятия на шее до чёрной розы, намертво прикрученной к чёрной сумке.
Академия же сама по себе стала отрадой и полем битвы, где мисс Тёрнер могла превзойти как Ирэн, так и любую другую возможную недоброжелательницу.
Решив стать не просто первой ученицей, а первой с огромным отрывом, несравненной и ни с кем несравнимой, Марджери остервенело конспектировала лекцию профессора Кэрролла, время от времени бросая на наставника вдохновенные и несколько воспалённые взгляды. Она до того увлеклась, что даже не сразу заметила окончание занятия, а заметив, печально вздохнула и принялась обстоятельно укладывать в сумку письменные принадлежности.
В ответ на оклик Марджери воззрилась на профессора с некоторым недоумением, но потом решила, что он, вероятно, собирается обсудить с ней участие в Конференции абсолюта и относительности, которая предполагалась в этом году.
- Да, сэр, - Марджери присела на край своего стула. - Возникли какие-нибудь организационные проблемы? К обязанностям старосты я ещё в полном объёме не приступила, к сожаления, - мисс Тёрнер решила, что будет невежливо сразу заводить речь о конференции и решила сперва отвести от себя нарекания, если такие вдруг появятся.

Навязчивое шестое чувство подсказало мисс Тёрнер, что если разговор и пойдёт о вожделенной конференции, то предисловие будет чуть более долгим, чем она предполагала. Марджери с долей настороженности взглянула на профессора Кэрролла. Если никаких проблем нет, то самое время перейти к делу, и всё же наставник явно намеревался взять какой-то другой курс. Предположив, что, возможно, её академические заслуги за прошлый год могут иметь вес и в этом и повлечь за собой новые интересные задачи, мисс Тёрнер приободрилась и даже села прямее, готовая включиться в любую работу, которую предложат. И однако же, несмотря на всю готовность, слова профессора Кэрролла огорошили её больше, чем огорошило бы предложение возглавить в этом году сборную Академии по пилотированию дирижаблей.
Марджери подняла глаза на профессора, задумчиво покусала губы и, наконец, упёрлась бессмысленным взглядом в безупречный уел галстука на шее наставника. Разумеется, первый порыв леди, которой столь открыто выражают сочувствие, доказать, что она не заслуживает ничего подобного, ибо идеальна. Мисс Тёрнер собиралась поступить именно так, но собеседник безнадёжно обезоружил её, упомянув угрозу учёбе и тем самым пробудив смятение в душе своей ученицы..
- Спасибо, профессор, я очень ценю ваше отношение, - искренне проговорила Марджери, прижав руку к груди и при этом звякнув кольцом с черепом о гигантское распятие. - Вам ни в коем случае не стоит тратить на меня время и отрывать его от исследований. Я справлюсь со всем сама. Это всего лишь эмоциональная нестабильность. Смена сезонов... - она собиралась добавить ещё что-то, но почувствовала, как подло ведёт себя голос, готовый сорваться на слёзы, и предпочла старательно улыбнуться.
Внутренняя леди говорила Марджери, что именно на этом и следует остановиться и немедля убираться прочь, пока она не уронила своё достоинство окончательно. Однако внутренний декадент и внутренняя модница спелись и требовали продолжения. Первый был совсем не против поделиться своими бедами и завести сумрачную беседу. Вторая донельзя встревожилась, услышав про кондитерскую, и теперь жаждала узнать, почему профессор Кэрролл заговорил на эту тему, и насколько пагубно сказалось на её облике чрезмерное внимание к продукции мистера Бёрка. В конце концов двое победили одного, и мисс Тёрнер пошла на поводу у модницы.
- Да, сэр, - сокрушённо вздохнув, Марджери кивнула. - Часто, в последнее время даже слишком часто. У мистера Бёрка этим летом особенно замечательны шоколадные пудинги, апельсиновые пирожные и, конечно, яблочный пирог с сахарной отделкой, - последнее прозвучало мечтательно, почти сладострастно.
Ничто так не помогало мисс Тёрнер переживать всю несправедливость прошедшего лета, как кофе в кондитерской Бёрка и все те излишества, которые она только что перечислила. Опомнившись, Марджери слегка одёрнула чёрный жакет. Его, конечно, не пришлось расшивать к сентябрю, но, вероятно, он просто растянулся, и со стороны виднее, как пагубно влияние сладких лекарств.
- А что, профессор, по мне это так заметно? - настороженно поинтересовалась Марджери. - Эти... посещения так сильно на мне сказались?
Если всё и правда так плохо, профессор скажет ей правду, и она найдёт в себе силы справляться с трудностями без помощи наркотиков, даже таких сладких.

Если не конференция послужила причиной того, что Марджери попросили задержаться, то дело было явно и не в том, что её внешний вид оскорблял бесконечно эстетичные стены Академии. Приходилось признать, что благородство профессора Кэрролла, до сих пор державшееся в некоторых рамках, сегодня окончательно вышло из берегов: похоже, он и в самом деле был готов заботиться о благополучии учеников в неменьшей степени, чем о научных достижениях альма-матер. Стоило Марджери задуматься об этом, как уныние, устыдившись, оттупило, и она с нескрываемым восхищением воззрилась на учителя.
- Благодарю вас, профессор, - в голосе мисс Тёрнер почтение и искренняя теплота сочетались в аккуратно отмеренных дозах. - Если что-то и может по-настоящему поддержать в трудный момент, то именно помощь наставника и его готовность тратить на тебя время и силы, поскольку ты небесполезен и в самом деле можешь внести достойный вклад хоть в одну из сфер городской жизни, - на этих словах Марджери вновь расчувствовалась и ситуация стала опасной: единственное, что было способно привести мисс Тёрнер на грань слёз, это чужая искренняя забота. Всякий раз, когда её что-то огорчало, а Маркус учинял особенно впечатляющие разрушения в городе, Марджери была готова расплакаться, поскольку сознавала, как сильно брат переживает о ней. Профессор Кэрролл не учинил ни одного разрушения, но его тирада прозвучала до того пламенно, что мисс Тёрнер отчётливо ощутила слёзную опасность. Желая предотвратить непозволительное, а заодно слегка снизить градус собственной речи, она улыбнулась. И тут же встревоженно нахмурилась, потому что собеседник схватился за сердце. Профессору плохо? Она всё-таки чем-то вызвала его неодобрение? Или он, что не менее вероятно, перетрудился и может прямо сейчас, подобно древнему учёному, пасть бездыханным к ногам ученицы? Марджери очень бы этого не хотелось. Особенно с учётом приближающейся конференции, которую профессор Кэрролл должен был курировать.
- Спасибо, профессор, - Марджери, всё так же хмурясь, откликнулась на комплимент и машинально одёрнула жакет ещё раз, потом испытующе заглянула собеседнику в глаза: - Вы тоже выглядите превосходно, вот только, кажется, побледнели немного. Вы ведь... хорошо себя чувствуете? - тщательно следя за тем, чтобы в голосе звучала искренняя забота, но никак не чрезмерная вольность, мисс Тёрнер попутно соображала, какую помощь будет проще всего прямо сейчас оказать переутомившемуся учёному.
К счастью, учёный сам упомянул "Как творить историю" и тем разрешил сомнения своей ученицы. Разумеется! Углеводы и глюкоза! Судя по бледности профессора Кэрролла, дело могло быть вовсе не в проблемах с сердцем, а в пониженном давлении, лучшее средство от которого, разумеется, сладости. Кому, как не мисс Тёрнер, регулярно переутомлявшейся за учебниками, было это знать.
- Конечно, идёмте! Я буду очень рада побеседовать в неформальной обстановке, - Марджери поднялась, закинув на плечо сумку и всем своим видом выражая готовность незамедлительно оказаться в кондитерской. - Шоколад действительно ценнейшее средство восстановления мыслительных функций мозга, без него решительно невозможно.
Как всегда, когда надо было поддержать достойного, мисс Тёрнер задвинула личные планы на второй план, а в её глазах вспыхнул слегка нездоровый блеск филантропии.