- Мало ли что говорят, - Миша не любил болтунов и сплетников, и мало рассказывал о себе. Поэтому рассказывать о нем доводилось всем, кому не лень, а особенно часто - болтуну и сплетнику Витторио. Отврательному болтуну и сплетнику - Миша, в отличие от своего соседа, был одет, причесан, выглажен и застегнут на все пуговицы, кроме двух верхних на жилете. Воротнички - накрахмалены, бант - белоснежен, манжеты - не загажены, как у некоторых. Выбрит, умыт, сбрызнут одеколоном, трезв, и под ногтями ни пылинки. Скромен, в конце-концов, благоразумен, благочестив, нравственен и морален! - Мой дед говорит, что на заборе тоже много чего пишут.
И не болтает.
Вообще, эту байку про деда придумал тоже демон, Михаэль не сильно заморачивался враньем, потому что нехорошо это, врать-то, да и записывать надо, о чем врешь, и кому что рассказываешь. Слишком много мороки. Да и нехорошо это, врать-то.
- И, да, я знаю про карету, я же с тобой ехал, - но, все-таки, к Кроули он относился по-дружески; тому даже иногда удавалось ангела вытащить из плена книжной пыли в прохладу (или жару, тут уж зависит от сезона) улиц под благовидными предлогами. Все, конечно, всегда заканчивалось как-то плохо, но Миша не унывал, он свято верил (практически всем сердцем), что у того благие намерения, не зря же Кроули в ад попал. - Сломал пенсне. Жаль, хорошее пенсне было.
В пабе была блаженная тишина. Все, кого не смогли вытолкать ночью, все еще спали под столами, а новые посетители утром в понедельник по пабам не ходят, и это не могло не радовать Мишу. Люди его часто расстраивали, он никак не мог свыкнуться с мыслью, что кто-то может делать что-то, зная, что именно так поступать не следует.
Например, не следует с утра пить, это он знал точно, и заново убеждался в этом, пока Кроули, отвратительно причмокивая, посасывал "чай" из пузатого фарфора.
Так же не следует слишком долго держать в руках раскаленную кочергу, а если полоснуть ножом по пальцу, то пойдет кровь - судя по длинному шраму на левом предплечье, об опасных свойствах ножа Кроули тоже знал.
Еще не следует рассказывать каждому встречному-поперечному о том, что происходит в обители Миши. Он очень ревностно относился к своему личному пространству.
- Прикрылся бы, - неодобрительно цокнув языком и изогнув бровь наконец сказал Мордехай. - И никто ничего не пытался купить, дама просто ошиблась дверью. Понятия не имею, как она попала к тебе в притон, но она спрашивала фолиант просто из вежливости и ради поддержания разговора, я уверен.

На слове "Мишель" Михаэля слегка передернуло. Не то чтобы он не любил это имя, он вообще к именам относился настолько ровно, что забывал их через раз, считая, что названия оскорбляют смысл. Ловушки существуют для добычи; так, поймав добычу, охотник забывает о ловушке. Слова существуют для значения, поняв его, забывают слова.
Нет, имя Мишель не пробуждало в Михаэля ровным счетом ничего. Но то, как это произносил Кроули...
- Я не хочу сказать, что надеюсь на это, но ты теперь умрешь от того, что вся твоя жизненная энергия была сосредоточена в этом ногте? - он правда пытался быть вежливым и не расплескивать раздражение в окружающее. - А то, по твоей бледности, я начинаю подозревать, что могу иметь счастье никогда тебя больше не увидеть. Хотя, я ведь наивен, наверняка это какой-то из твоих трюков. - Очень сильно пытался. Нельзя сказать, что у него это плохо получалось.
Так же нельзя сказать, что это у него получалось хорошо, но никто не идеален, а земля действует на всех угнетающе.
Миша степенно (но не лениво, нет, ведь лень - один из смертных грехов по одной из версии одного из заветов) осмотрел паб, упорно пропуская взглядом прикрывшегося цилиндром кудрявого демона, будто тот был предан анафеме несколькими Папами подряд.
- Я помню тот день, - нехотя начал он, убедившись, что все спящие спят, а бодрствующих в помещении всего двое, не считая мухи, которая, судя по ее замысловатым воздушным пируэтам, страдала легким похмельем. - Я не думаю, что смогу когда-нибудь забыть его, хотя видит Бог, если он все еще следит за нами, то есть, что это я говорю, конечно следит, следит и видит, что я пытался.
Надо сказать, что тот день был вдвойне знаменателен - в тот день Михаэля в очередной раз "попросили" с небес, если точнее, то попросили "сгонять по-быстрому проверить, как там Виспершир", очевидно, что больше некому было, раз послали херувима. Это во-первых.
Во-вторых, в тот день Михаэль с удивлением заметил, что пока у всей остальной Европы бушевала лихорадка тяжело протекающего пост-феодализма и острых буржуазных революций с осложнениями, Виспершир уже лет семьдесят как трясло демократичной агнатическо-когнатической примогенитурой - первого мэра жители выбрали совершенно случайно еще в прошлом веке, после чего сын его (мэра) дочери по праву, данным ему Господом Богом (так было написано в Висперширской конституции, ее Миша перечитал раз пятнадцать, сидя в приемной), правил справедливо и демократично, завещая править справедливо и демократично всем своим отпрыскам по праву первородного наследования, слегка, но не полностью, исключая женщин и некоторые породы собак.
Виспершир уже тогда обещал быть интересным местом.
Михаэль напрягся, перечитывая документ - он не любил интересное. Михаэль любил спокойное. Поэтому он даже расстроился, узнав, что для того, чтобы спокойно построить себе жилье (которое он решил возвести здраво рассудив, что уж на этот раз его сюда послали надолго), ему нужно выбить разрешение на строительство у мэра, а для этого надо еще выбить себе место в очереди в городской администрации, а для этого надо было льстить, угождать, давать взятки или, того хуже, святым вмешательством воздействовать на людей. Миша, придерживаясь строгой политики невмешательства, этот последний метод не одобрял настолько, что решил сидеть в приемной до последнего, как герой одного из произведений известного полоумного писателя не столь отдаленного по ангельским меркам будущего. Но потом в его голову пришла гениальная идея - ведь можно было представиться инвестором, частным предпринимателем, тогда его наверняка пропустят быстрее.
- Мордехай! - завопил он, сминая на груди белоснежную сорочку. - Мойше Мордахай, мой ... близкий родственник, купец, у него лавки еще по всему Свазиленду, - врал практически в первый раз в своей жизни Михаэль, бледнея, страстно теребя сорочку, заранее сожалея и утешая себя той мыслью, что это вранье было таким, какое нельзя проверить, да и во благо. - Хочет вложить деньги в ваш стремительно развивающийся город, способствуя развитию инфраструктуры и туризма, мне нужна аудиенция мэра! Вам же нужны деньги? - каждое слово давалось с трудом. Это было отвратительно - взывать к человеческой алчности и жадности. - Вы же люди, вам нужны деньги!
В приемной, конечно же, на него смотрели как на базарное чудо - чувствуя, но не видя наживы, и Михаэль надеялся, что все странности спишут на то, что он, все-таки, иностранец. Надеялся, переминался, бледнел.
Пропустил момент, когда нужно было уходить, чтобы не встретиться лицом к лицу с другим обаятельным иностранцем.
Судьбоносный момент.
Воспоминания того дня нагнали на Мишу тревогу и легкую панику, от чего он даже неэлегантно приложился к носику заварничка, предварительно попросив прощения у всех собравшихся.

- У небесной канцелярии есть дела поважнее, чем неодобрение, - слегка скривившись и прищурившись, ответил Миша. Прищурившись - потому что не смотря на давнее знакомство смотреть на демона сквозь растушевывающие реальность ресницы было легче и ...просто легче. Миша изобразил свой лучший укоряющий взгляд, без особого энтузиазма, правда, и снова потянулся за заварничком.
Он опять ушел в воспоминания, до сих пор сомневаясь в правильности своих тогдашних действий, когда Кроули тяжко вздохнул и совершенно внезапно выпалил:
- Я рад, что тебя тоже отправили сюда.
Миша внутренне просиял. На мгновение. Ощущение собственной полезности его всегда радовало, даже сильнее, чем хорошая книга.
- Конечно, ты не можешь преминуть порадоваться моим страданиям, - старательно улыбаясь одними глазами пробормотал Миша, откашлявшись и протянув чайничек. Кроули смотрел настолько сурово, насколько позволяла его милая человеческая физиономия. - Еще... кхм... чаю? А ты помнишь, как мэр сопротивлялся? По-моему, он здесь хотел построить школу для сирот при больнице...
На самом деле, мэр хотел построить не только это, он вообще был романтиком и представителем так называемого siècle des lumières, пытаясь сеять везде рационализм, прогресс и просвещение.
Что не мешало ему прелюбодействовать с собственным писарем на собственном столе в собственном кабинете, игнорируя сдавленный вопль "опять ты!" изданный ангелом за порогом приемной.
Мишиному возмущению не было предела, это новое возмущение даже заместило в нем старое, вызванное бесцеремонностью Кроули, которого он сразу же узнал - это бесовское отродье он уже встречал несколько раз в своих командировках. От навалившегося святого раздражения он даже встал, как рыба хватая ртом воздух, тогда как Витторио только уважительно присвистнул.
Мэр же не растерялся и, выгнав писаря со сдвинутым на бок париком и ловким движением заправив рубашку в штаны, пригласил непрошеных визитеров к столу.
- Чем обязан? - хорошо поставленным баритоном ни разу не смутившись сказал он.
- Я пойду, наверное, - нахмурившись сказал Миша, в смятении не отмечая у мэра должного раскаяния, и уже было собрался претворять свои намерения в реальность, когда его талия вновь напоролась на чужую руку.
- Я так рад видеть вас в добром здравии, господин мэр! - лучезарно улыбаясь Кроули подошел к мэру и, сердечно обняв его, поцеловал в щеку, на которой еще остались белила писаря. Отпустить ангельскую талию было не просто, потому что у Витторио закрадывались подозрения (и не безосновательные), что хозяин талии тут же сиганет в окно со второго этажа и Аббъяти останется в этом захолустье совершенно один.
- Вы, простите, кто? - мэр с недоверием глянул на Кроули и быстро добавил: - А вы не хотите стать писарем?
Кроули облизнулся и все так же счастливо улыбаясь продолжил:
- Как-нибудь в следующий раз, дядюшка! Вы разве меня не помните? Я ведь сын вашей дражайшей кузины из Вестчестера! - демон доверительно приобнял мэра за плечо и повел его в сторону стула. - Помните, вы приезжали к нам на Рождество? Я был тогда совсем мал. Вы покупали у пекаря вкусные сдобные булки, садили меня к себе на колени и пока я ел их, вы рассказывали мне истории про отважных героев прошлого, поглаживая меня по коленке. - Кроули с силой, но удивительно деликатно усадил мэра на стул за его письменным столом, - А затем, - демон присел на край стола, - Когда была гроза, вы уложили меня к себе в кровать, чтобы мне было не так страшно... А после, вы больше никогда не приезжали к нам. Ну? Помните?
Михаэль побледнел еще сильнее и еле заметно перекрестился.
- Я... я не... - мэр был по меньшей мере ошеломлен, но в его глазах промелькнула тень узнавания, которую сменила легкая паника. - Да, точно, Вестчестер, кузина, да.
Кроули улыбнулся и, поднявшись со стола, в мгновение ока оказался подле своего старого знакомого.
- Я так рад, дядюшка, что вы меня вспомнили! Но я, к моему глубочайшему сожалению, в Виспершире не для семейных посиделок. Цель нашего - меня и моего друга, - Кроули едва, но все же заметно, подмигнул Мише, отчего тот вздрогнул, -  визита облагородить ваш прекрасный город! Наш проект изложен вот на этом листе! - демон без зазрения совести протянул мэру брошюру с конституцией, прихваченную из приемной залы. - И нужен нам всего лишь пустырь да пара подрядчиков.
- ДА, - зачем-то ляпнул Миша, видимо, чтобы не просто так стоять столбом и переминаться с ноги на ногу. Нужно было признать, у демона все получалось намного лучше, чем получилось бы когда-нибудь у Миши. О том, что он, фактически, принимал помощь демона, он старался тогда не думать.
Да и сейчас думать об этом было немного неприятно, но, с другой стороны, на все воля Божья, ведь так?

Отредактировано Misha Mordechai (03.10.11 17:10:19)

Да, судьбоносный день, и не только для них, но и для мэра (интересно, как там нынешний?), да и для города тоже. Как знать, не согласись он тогда на эту безумную затею, возможно были бы в городе и приют, и поликлиника - о том, что он на что-то повлиял, Миша жалел больше всего, но что сделано, то сделано.
Хотя бы магазин служил некоторым утешением - свой книжный Михаэль любил и гордился им, не смотря на то, что он больше походил на приемную психиатра в зале частной закрытой букинистической коллекции, а не на торговую точку.
- Деньги придумал Сатана, - как отрезал ангел. Он деньги не любил, и это была одна из причин, по которой в книжном ничего не продавалось. - Я сам не видел, но мне так сказали. В любом случае, никакого банка, Виктор. А твоя дама, как бы помягче сказать, немного толста.
Михаэль, поморщившись как от зубной боли, кинул в демона найденным на соседнем стуле полотенчиком. Трюк с молоком был любимым у Кроули, им он забавлял себя, эпатируя слабовольную и слабонервную публику, как заправский инкуб. Мишу это представление ни разу не забавляло, особенно сейчас, когда он был расстроен воспоминаниями о собственном промахе.
- Вытрись, Виктория. И прикройся уже наконец.
Демон определенно умел иногда действовать на нервы.

Глаза Михаэля опасно сузились.
Сколько раз демон пытался его соблазнить?
Когда это успело стать нормой?
- Перчатки - да. - Михаэль считал, что честность - лучшая политика, и за все эти годы на земле так и не не полюбил врать, даже для того, чтобы избежать попадания в расставленные демонские ловушки. - Ты - нет. - Но иногда все-таки приходилось не считаться со своими принципами.
Вызывающее поведение Кроули было столь откровенным хамством, что хотелось ударить. Конечно, Михаэль понимал, что это - сублимация (с его стороны) и провокация (со стороны демона), но ударить хотелось в любом случае, даже если это и было бы фактическим признанием его слабости.
- Ты меня сегодня что-то так раздражаешь, - почти спокойным тоном проговорил он, стараясь не обращать внимания на теплое дыхание у ушной раковины. Получалось плохо, но Миша старался изо всех сил. - Прямо что-то экзорцизмом заняться захотелось.
Не смотря на то, что говорить полуправдами было, по идее, честнее, чем просто внаглую лгать, было как-то внутренне неловко. Ну, что такое. Столько лет знакомы, казалось бы.
Может, в Кроули внезапно проснулось что-то слишком человеческое?
Михаэль осторожно повернул голову, чтобы посмотреть в эту бессовестную рожу.
Да, так и есть, улыбается во все 32 зуба.
Вот ведь паскуда.
У Миши отчаянно зачесались руки, и, почему-то, нос. "Только этого еще не хватало, - остраненно подумал он, - и так с утра пьем!"

Сначала Михаэль ударил, потом схватил демона свободной рукой за шею, опрокидывая того на стол (который за свою долгую и прочную деревянную жизнь выдерживал и не такое), а уж потом только расстроился.
Все-таки, было немного обидно; хотя чего другого он ожидал от демона? Эта братия не способна на искренность или доброту; "я рад, что тебя тоже направили сюда" - это, вообще, если подумать, переходит все границы демонского кодекса не-чести. В представлении Михаэля это высказывание вальсировало на грани где-то между "ты - классный чувак, Миша, давай сегодня еще раз нажремся" и "я б тебе продал душу, если б она у меня была, но у меня ее нет, поэтому давай нажремся". То есть, это было чем-то очень скупым, будничным и обыденным, но из уст Кроули это звучало настолько щедро (а от него не то что искреннего доброго слова, снега зимой не дождешься), что все эти нехарактерные для него нежности пробудили ложную надежду на то, что демон перестал быть таким... демоном.
Зря.
Зря, зря, зря, нельзя было терять бдительность и поддаваться на провокации, теперь у Мордехая саднило костяшки пальцев, а у Кроули в скором времени обещала показаться характерная отметина на лице, в виде ангельского кулака.
- Да тебе и без корсета неплохо, - сухо сказал Михаэль, нависая над распростертым демоном, с рукой на его шее, и не обращая внимания на обвинения. - Попробовал. Понравилось? Может мне удастся пробудить в тебе христианскую добродетель, и ты добровольно подставишь другую щеку, а, Кроули?
Ну, как так можно было? Михаэль недоумевал. Неужели нужно было обязательно нарываться на насилие, неужели нельзя было просто разлить по кружкам чай, нормальный чай, а не это сильноалкогольное  пойло, посидеть, тихо повспоминать былое, посплетничать о мэре, выкурить трубку-другую; а там глядишь и первые посетители бы подвернулись, и можно было бы снова заняться проповедями и спасанием душ в отдельно взятом баре.
Все-таки, иногда демонов было понять еще сложнее, чем людей, хотя бы потому, что желания людей были на поверхности, а бесы так часто и умело путали других, что сами в себе путались. Иногда Михаэлю хотелось перебить их всех просто из сострадания, но мешали собственное либертарство и общая мягкость характера.

Кровь прилила к лицу, пульс глухо шумел в голове, и черт бы побрал человеческое тело со всеми его слабостями. Сейчас нужна была, нет, давно, еще несколько минут назад была жизненно важна чистая трезвая голова, но где в пабе в любое время суток можно было найти трезвое хоть что-то? Жалкие отговорки для успокоения собственной ущемленной гордости всплывали маленькими островками ложной безопасности в вязком эмоциональном болоте, и ватный стук в висках мешал сосредоточиться на мыслительном процессе: как если бы тысячи маленьких молоточков одновременно ударяли по струнам под черепом, заменяясь через равные промежутки времени демпферами; как если бы грузные кисельные пчелы бились о кость, в бесплодной надежде вырваться; как если бы нетерпеливый клиент барабанил толстыми пальцами по столу, бесцеремонно пытаясь привлечь к себе внимание.
И эта блядская улыбка. Михаэль бы с удовольствием разбил эти яркие губы повторно, если бы ему хватило смелости еще раз до них дотронуться. Язык тоже было бы неплохо оторвать.
Кровь прилила к лицу, от возмущения, оскорбления, смоляного натяжения в нервах; воздух, выжатый ударом из легких, не спешил в них возвращаться, и черт бы побрал человеческое тело со всеми его слабостями.
- Брось, Мордехай, ведь тебе же нравится! Хоть какая-то разрядка. С женщинами же ты не спишь.
Разрядка. Да какая же это разрядка, Миша усмехнулся иронии, не в силах чувствовать себя идиотом большим, чем, стараниями Кроули, уже себя чувствовал. Разрядка! Миша был взвинчен. На ум, между притупляющим стуком и доносящимся из мозжечковой области сдавленным криком "за что, господи", приходили странные односложные ассоциации: "инсуррекция", "абстиненция" и, очень актуальная сейчас "интеллектуализация", в ее спасительной абстрагирующей тени пытался спрятаться Миша. Но, как показала практика, логика плохо работает, когда сдают нервы. Ритуализация!
Глубоко вздохнуть, закрыть глаза, поправить рубашку, отдышаться, выпрямить спину и не стоять, согнувшись, упершись ладонями в колени. Думать о хорошем. Не думать о демоне.
Не думать о демоне.
Успокоиться, не думать о демоне, не думать о том, как было бы прекрасно - все-таки его задушить, не думать, дышать ровно. Унять тремор в кончиках пальцев.
Не думать о демоне.
Кровь спала с лица, на мгновение придав ему цветовое сходство с асбестом, и снова прилила к щекам, без спроса румяня скулы. Руки сами взметнулись и закрыли благодарно упавшее в них лицо.
- Черт. Бы. Тебя. Побрал.
Смеяться в данной ситуации было как-то не к месту, но, говорят, смех - первая защитная реакция организма на стресс.
- Ты не хочешь знать, - опуская голову и пропуская волосы сквозь пальцы, неопределенно сказал Миша. Меньше всего сейчас хотелось говорить. Больше всего сейчас хотелось уйти к себе, залезть под одеяло и проснуться через несколько недель, к зиме.
Адреналин все еще гнал сердце как в собачьем забеге и, чтобы скорее привести себя в порядок, Миша сел на ближайший стол, взглядом чистых синих глаз следя за Витторио, задумчиво жуя губу и стараясь не обращать внимания на лениво просыпающуюся ноющую боль в районе солнечного сплетения. Если демон всегда оставался демоном, то Миша давно заметил, что за века, проведенные на земле, он стал человечен. Возможно, слишком человечен.

- Иди нахрен, алкоголик, - было первым, что пришло на язык после минутного недоуменного сосредоточенного молчания. Второй была мысль: "Может тебе чаю с малиной сделать? Одеяло принести? Пенициллина отсыпать?" Между первой и второй было еще примерно полминуты когнитивного диссонанса и попыток совместить объективную реальность с представлениями о мироустройстве в одну полную гармонии картину вселенной.
Гармонии не выходило - вселенную рвало, наружу и на части, и делило на ноль; вселенной, в которой Кроули приносит извинения, просто не могло существовать.
Миша недоверчиво пощупал никуда не исчезающую руку, покоящуюся у него на талии, и стол, на котором они с демоном сидели. Проводил взглядом ошалелую муху. Все могло испариться на глазах, как сухой лед, но, почему-то, не испарялось: в воздухе не возникали протуберанцы черных дыр, метаматериальная ткань реальности не трескалась по швам и не выпускала вестников апокалипсиса из своего предлагающего нутра. И Кроули никуда идти не собирался.
"Собственно, это полностью его вина, - еще растеряннее подумал Миша. - Абсолютно". Этот повисший среди вмиг опустевшего разума очевиднейший факт почему-то действовало успокаивающе.
- Погоди, - вдруг сказал Михаэль, в приступе паранойи прислоняясь губами ко лбу Витторио. Температура была не выше нормы, что несколько пугало - это поведение безпричинно выходило за установленные рамки привычных отношений. Может быть, сотрясение?
Пока мозжечок вопил "что делать?!", а Миша хмурил брови, рука Кроули без предупреждения поползла сначала вверх, а потом вниз, к бедру, где задержалась и бесцеремонно похлопала его, отчего волосы на шее у Михаэля встали дыбом.
"Если это не было сотрясением, то еще совсем не поздно его устроить," - сжав свои губы в суровую линию, думал Миша, опрокидывая Витторио на стол, и без тени сожаления прижимая его плечи своими руками.
Это определенно начинало ему нравится. И уж точно стоило ноющей боли в животе.