На Майлса к тому времени было больно смотреть. Его вид и в лучшие минуты пробуждал у среднестатистического индивидуума, наделённого минимальным запасом сострадания, потаённый рефлекс "обнять и плакать"; сейчас же распятый на любовном ложе Фалет напоминал святого мученика, обречённого бесславно страдать за исповедуемую веру. Запас актёрского мастерства истощился, и ангелу с каждой секундой становилось всё сложнее изображать неподкупную бесстрастность. Он уже не надеялся выбраться живым из этой передряги. Живым и сохранившим в целости репродуктивные органы, во всяком случае. Не то, чтобы бомж особо дорожил наличием у себя таковых. Но внеплановая кастрация отнюдь не входила в перечень его любимых методов проведения досуга. А судя по злобному сопению хозяйки кровати, на которой скукожился в дрожащий комок её пленник, кастрация предполагалась не самым худшим исходом. Даже Крэйн, наверное, больше был склонен к проявлению милосердия, нежели желавшая близости и дважды(!) продинамленная на этой почве женщина.
Однако казнь не состоялась. То ли Диетта не захотела портить внутренностями гостя будуарный интерьер спальни, то ли решила дать тому ещё один шанс реабилитироваться. После очередных манипуляций с наручниками Майлс почувствовал, что к нему вернулась возможность свободно перемещаться в пространстве.
— Спасибо, — пролепетал ангел с великим облегчением, потерев запястья.
По-человечески — именно по-человечески, не по-ангельски, потому что кодекс профессиональной этики был весьма суров на этот счёт, — Фалету было даже жаль Диетту. Тони, этот кроткий агнец, сферический интеллигент в метафизическом вакууме, тихоня-Тони умудрился за каких-то полчаса разнести в пух не только квартиру Пуддинг, но и, по всей видимости, самооценку рыжей фамм-фаталь. Не всякий демон обладал достаточным мужеством, талантом и фантазией изощрённого садиста и бесконечно циничным мировоззрением, чтобы повторить подобный подвиг.
Смена позиций прибавила весомой материальности доселе призрачному шансу унести ноги из логова бесстыжей сердцеедки без моральных и(или) физических потерь. Майлс немного приободрился. Настолько, что сумел набраться духу продолжить затеянный им спектакль. Начинавший, по его мнению, всё больше походить на костюмированный фарс уровня провинциального студтеатра.
— Ох, сладкая, не обижайся. Не надо дуть свои сахарные губки, прошу, — бомж сел рядом, обняв женщину. Погладил по волосам, трогательно ткнувшись поцелуем в макушку, будто извинялся. Всклокоченные рыжие пряди смешно защекотали нос, но смеяться не хотелось. Хотелось плакать. Не позволяли остатки мужества. — Просто я привык быть, эм... сверху.
«И лучше б там и оставался», — впервые Тони затосковал по родным облакам и райским кущам. Все эти низкопробные скабрёзности и десертные ласки больше пристали какому-нибудь (не будем тыкать, какому) озабоченному кондитеру, но никак не Фалету. По крайней мере, так считал он сам. На деле же со стороны всё выглядело вполне правдоподобно. Ну как — правдоподобно. В лучших традициях сериального мыла, компостирующего мозги наивным домохозяйкам фантазиями о жарких ночах, проведённых главными героями под крышей одного бунгало. А страсти в комнате, несмотря на случившуюся заминку, кипели и впрямь по-киношному не шуточные. Майлс всё ещё был влажным и взволнованным. В глазах Пуддинг ещё плясали искорки гнева, лицо заливал сердитый румянец. Вот-вот они, казалось, должны были наброситься друг на друга, чтобы под финальные титры всё закончилось либо кровавым убийством, либо животным соитием прямо на полу спальни. Нечто дикое, необузданное, первобытное было во всей этой сцене, и Фалет нисколько бы не удивился, обнаружив, что где-нибудь поблизости притаился оператора с камерой.
— Я знаю, как поднять тебе настроение, — ангел игриво изогнул бровь, посмотрев на разобиженную красотку. Забавно, но в исполнении брови Майлса подобный жест не выглядел верхом пошлости. И хоть сам Тони, пребывая от мандража в практически предынфарктном состоянии, с трудом попадал в ноты выбранного образа развратного мускусного самца, брови его хранили непоколебимое спокойствие, чем, бесспорно, заслужили себе бессмертную славу и все мыслимые награды за безупречно сыгранную роль.
— Сейчас я спущусь вниз, на кухню, раздобуду в холодильнике что-нибудь достаточно калорийное и липкое, вроде взбитых сливок или клубничного мусса, а когда вернусь, могу поклясться: ты не выйдешь из этой спальни до тех пор, пока я не попробую на вкус каждый сантиметр твоего тела! Можешь надеть свой самый эротичный пеньюар, можешь просто снять платье; потом ложись в постель и жди меня, любовь моя.
Разомкнув объятия, Фалет постарался покинуть пределы комнаты по возможности медленно, дабы не возбудить у Диетты подозрений. Или просто не возбудить. Поди разбери ещё, что хуже. Послав женщине воздушный поцелуй, бомж скрылся за дверью, после чего мячиком скатился по лестнице и действительно направился на кухню.
В воздухе витал запах перебродившего теста. Фалет подошёл к холодильнику, но внутрь заглядывать не стал. Вместо этого он разжился ручкой, чистым листом бумаги и наспех накарябал на нём короткое послание:
"Глубоко, но недолго уважаемая мною мисс Пуддинг!
Таю надежду, что Вы не станете серчать на меня за столь внезапное исчезновение. Поверьте, так будет лучше для нас обоих. Когда-нибудь Вы это поймёте.
Приношу самые искренние извинения за устроенный мной беспорядок и обязуюсь в полном объёме возместить Вам стоимость фена, а также оплату услуг электрика, как только мне представится такая возможность.
На сим прощаюсь.
Никогда не Ваш,
Т. М.
P. S. Спасибо за булочки, они были действительно потрясающими. Но осмелюсь дать Вам совет впредь класть в тесто меньше дрожжей — их избыток оказывает на сознание весьма странный эффект".
Закончив писать, бомж прикрепил записку к дверце холодильника магнитом в виде розового пони. На этом совесть его могла бы быть удовлетворена; но удовлетворить совесть Фалета было во сто крат сложнее, чем страсть Диетты. Он всё ещё чувствовал себя виноватым за учинённый погром. Разыскав в ванной кепочку, Майлс крадучись пробрался в коридор и воспользовался хозяйским телефоном, чтобы вызвать электрика. Потом подумал и на всякий случай вызвал ещё полицию. (Ангелу не хотелось оставлять полуголую хозяйку наедине с незнакомым мужчиной. Вдруг он сделает ей что-нибудь плохое? Или очень хорошее, но не по взаимному согласию, что, как убедился сегодня Тони, порой гораздо ужаснее.) В довершении всего Фалет позвонил в пожарную и скорую помощь. Ведь когда Пуддинг наконец узнает, что продолжение банкета таки не состоится, а ухажёр мало того, что улизнул, так ещё и раскритиковал её стряпню, разрушений и человеческих жертв точно не избежать.
Лишь после этого Тони убрался прочь, оставив Диетту одну размышлять о своём поведении. (Или о том, какие все мужики козлы, что вероятнее.) Он бежал со всех ног, не чуя под собой земли, пока не выбился из сил и не упал замертво под первым же кустом. Сон бомжа был тяжек и прерывист: Майлсу снились то декольте Диетты, то её булочки, и он никак не мог понять, где кончается одно и начинается другое. Ангел просыпался вне себя от страха и стыда, неистово крестился на луну, потом засыпал снова, но кулинарно-эротические кошмары продолжали терзать его до самого утра.
С этого дня Фалет зарёкся есть сладкое — ибо всякий раз, стоило ему учуять нежных запах ванили, сахара или сдобы, как что-то горячее начинало шевелиться у него внизу живота, а разум мутили мысли возмутительнейшего характера. Но ни до, ни после случившегося в его праведную голову так и не пришла мысль, что виной всему были вовсе не булочки...
Осталось что в бутылке там? Давай её сюда.
Закончен сказ про Голого и Чёрную Мадам.
Мораль я опускаю. Ступайте по домам,
И да не будет пресыщения вашим жаждущим сердцам.
Отредактировано Tony Myles (07.12.13 18:06:44)