Этой ночью инстинкт самосохранения изменил Фенриру с бочкой огненного виски.

С оглушительным треском продираясь сквозь кусты, пьяный в аконит оборотень преследовал убегающую от него жертву. Луна висела в небе, похожая на блестящий сикль, ветер ласково трепал нечёсаную шерсть. Перед драным носом волка то и дело мелькали полосатые чулки и подол мантии, весело цепляющийся за каждый встречный пенёк. Не ходите, дети, в лес нужду справлять! Фенрир всегда оправдывал своё пристрастие к детишкам тем, что молодые волшебники-де мягонькие, пухленькие, толком сопротивляться не умеют и так забавно верещат, когда кусаешь их за лодыжки. «Но мы-то с вами знаем», — многозначительно ржали за спиной ликантропа его коллеги. Ушлый волчара на все обвинения в педофильских наклонностях огрызался или упорно отмалчивался, но, в общем-то, не возражал. Лихо перепрыгивая колдобину за колдобиной, он уже не раз и не два представил себе, как завалит юную колдунью на первой же подвернувшейся поляне, продемонстрирует ей все чудесные возможности своей «волшебной палочки», а после нежно перегрызёт девочке хребет. Или не перегрызёт, или не хребет. Зависит от девочки.

Полёт мыслей, как и полёт самого Фенрира, прервался неожиданно и слишком резко, чтобы успеть что-либо предпринять. На миг волку почудилось, что он врезался во что-то, подозрительно напоминающее его самого; лапы запутались в не пойми откуда взявшихся верёвках. Сивый опешил. Нет, он, конечно, знал, что Запретный лес — место во всех смыслах опасное, не в последнюю очередь — из-за самого Фенрира. Оборотень был готов ко всякому: он мог запнуться об ёжика, подвергнуться групповому изнасилованию стадом кентавров, встретить какую-нибудь сексапильную волчицу, жениться и наделать много маленьких волчат. Но то, что произшло, выходило за все границы предполагаемого.

Последнее, что он увидел — небо в клеточку (сеточку? дырочку?) и расплывающиеся кроны деревьев.

...Сначала Фенрир решил, что умер и попал туда, куда должны были, по идейным соображениям, попадать после кончины все поборники дела Тёмного Лорда. Вопреки обещаниям Того-Который-Пиздит-и-Не-Краснеет, здесь не было обворожительных фурри-гурий, гор вкусной еды и халявного пойла. Зато было тесно, пыльно, темно и, вдобавок, жутко воняло псиной. Оборотень лежал мордой на чьём-то мохнатом крупе. Всё остальное лежало на всём остальном.

Этот запах он узнал бы из тысячи, из десятков тысяч, из миллионов десятков тысяч... да, с арифметикой у Фенрира всегда было так себе. А вот нюх не подвёл ещё ни разу. Когда до Сивого дошло, чья голова находится у него между задних лап, пасть сама собой разъехалась в злорадной ухмылке, обнажив ряд крупных жёлтых клыков. Волку мигом вспомнился один дождливый вечер, маленький, бледный мальчик, трясущийся от боли и страха, и садистское наслаждение от ощущения того, как горло щекочут струйки тёплой крови.

— Ррр... ррр... Рррр! — словно мотор пятитонного грузовика, завёлся Фенрир, пытаясь вырычать ненавистное «Ррремус!», но из смердящей пасти донёсся только свистящий вой. Сетка, натянувшись на спине и  плечах, полопалась с жизнерадостным треском. Зрелище вырастающей на фоне стены горы мускул и шерсти было, в лучшем случае, кошмарным, в худшем — ахтыжматьмояшишуга! Такого лучше не видеть.

Разлепив похмельные глаза, Сивый обнаружил рядом чёрного кобеля непонятной породы, без опознавательных знаков в виде ошейника или идентификационного клейма где-нибудь на копчике. С некоторой долей офигевания от количества хвостатых на квадратный метр территории, оборотень навис над ним огромной лохматой тучей.

Горячая, влажная слизь шлепнулась на голову пса. Клокочущий рык переплетался с урчанием голодного желудка в неповторимую симфонию, как бы ласково шептавшую на ухо будущей добычи: тебе авада.

Фенрир потянул вперёд лапу размером в обхват собачьего черепа, намереваясь этой самой лапой этот самый череп раздавить/расплющить/раскрошить или нанести ещё какие-нибудь травмы, не совместимые с жизнью и нормальным функционированием носителя черепа.

Если бы Сивый знал, что под обликом вшивой дворняги скрывается не кто иной, как Сириус Блэк, он же Бродяга, он же тот, для кого наличие собственной головы (за отсутствием её содержимого) не критично вот уже семнадцать лет, то отказался бы от подобной тактики.

Отредактировано Richard Reid (21.03.13 04:56:15)

Все сегодняшние проблемы мародёров начались с того, что Джеймс Поттер получил письмо из дома. Печаль, горе, гнев и отчаяние обрушились на гостиную Гриффиндора. Мама, любимая и понимающая мама сообщала, что они с отцом считают стремление единственного сына уйти в полярники несколько преждевременным и просила не налегать на сливочное пиво.
Само собой, Люпин и Блэк не могли не поддержать друга в беде. Дождавшись ночи (ожидание происходило в атмосфере постепенного повышения градуса) и вооружившись джентльменским набором профессионального организатора пикников, друзья выбрались из замка и гордой зигзагообразной поступью направились в Запретный лес. К тому времени как мародёры вышли на свою любимую грибную полянку, никто уже не помнил изначальной причины веселья, но все совершенно определённо были рады возможности провести ночь на свежем воздухе, поваляться в траве, погрызть древесную кору и поперекрикиваться с кентаврами матерными частушками. А потом случилось два события, немного подпортивших прекрасную ночь. Сначала взошла луна, своим мертвенным сиянием поставившая крест на веселье.
Чтобы превратиться в свою анималистическую ипостась, не прибегая к услугам волшебной палочки, магу необходимы кристальная трезвость ума и концентрация. Джеймс честно похлопал себя и Сириуса по карманам, но ни первого, ни второго не обнаружил, потому пришлось припрятать одежду в укромном дупле и колдонуть старым, проверенным способом. Закинув палочки в дупло (как удобно, когда ты высокий и статный олень!), Блэк и Поттер помчались за своим ополоумевшим ликантропом. Там-то их и настигло второе неприятное событие…

Пробуждение Джеймса трудно назвать приятным. Сонно, но не менее аффективно лягнув обидчика, Поттер понадеялся, что хотя бы не придётся выколупывать чужие зубы из своей во всех отношениях прекраснейшей ноги. Глаза открывать совсем не хотелось, поэтому Джеймс просто перевернулся на бок. В пробуждающемся сознании под действием неизвестного дурманящего средства происходили интересные метаморфозы. Вокруг творилось ЧТО-ТО, а Поттер, как и всегда, когда его серые клеточки опылялись волшебными психотропами, возомнил себя Ксенофилиусом Лавгудом.
Возня, разноголосое рычание, скопище бьющих по обонянию запахов. А потом странно натяжение пропало и Джеймс наконец-то смог свободно покататься по полу — «Лавгуд наверняка частенько так делает!».
Внушительных размеров оленья туша после очередного горизонтального сальто зафиксировалась на боку и принялась очень танцевально сучить по полу копытцами, мысленно напевая: — «Мы медузы, мы медузы, мы похожи на арбузы».
После короткого, но крайне эмоционального взвыва, раздавшегося совсем близко, Лавгуд в Джеймсе вновь призаснул до лучших времён, а олень приоткрыл глаз, концентрируя в карей радужке всю свою поттеровость. Своих Сохатый признал сразу, а вот кем был незнакомый, но крайне обшарпанный оборотень – ещё предстояло выяснить.
Бодро вскочив на все четыре ноги, Джеймс оценил радужную клёвость головокружения и снова растянулся на оленьем шпагате. Повторив процедуру ещё три раза, Поттер всё-таки смог устоять в вертикальном положении и как раз вовремя, чтобы пресечь наезды старого драного волка на своего дручела.
«Эй-эй, потише, старичок. В твоём возрасте вредно напрягаться» — на пути волчьей лапы нарисовались довольно внушительной ветвистости рога.
Две секунды понадобилось Джеймсу, чтобы оглядеть странное помещение, друзей и наглого волчару.
«Ик!» — подумал Поттер — «Неужто Филчу попались?»

И тут я понял, что меня накрыло. (с)

Мохнатая пятерня, покорная силе притяжения и непокорная силе воли своего нетрезвого обладателя, с внушительным «Бум!» опустилась меж ветвистых рогов, неэстетично скорректировав форму черепа обладателя рогов в сторону, далёкую от задуманной природой. Продолжающий поступательно офигевать волчара удивлённо склонил голову набок и повёл рваным ухом, прислушавшись к мелодичному звону оленьей башки.

Вообще-то, мохноногая корова сама виноват. Будь даже Фенрир более гуманен и более трезв, всё равно не сумел бы вовремя избежать столкновения своей конечности с чужой черепной коробкой, — уж очень неожиданно неумное травоядное выскочило ему на встречу.

Лапу было больно. Всё ж таки башка у оленька крепкая: несколько дюймов износостойкого костного материала — не хрен волколачий. Вконец озверев от того, что его посмели избить оленем (ну и Мерлин с ним, что по его же собственной вине), Грэйбэк завыл и зарычал в режиме повышенной тональности, местами переходя на ультразвук, и одним эффектно эффективным прыжком повалил рогастого на пол. Скудное, но кровожадное воображение тут же начало живописать проголодавшемуся с похмелюги оборотню высокорейтинговые сцены расправы над потенциальной добычей. Фенрир мял могучими лапами плотные бока своего будущего обеда, почти с любовной нежностью грыз его за холку, истекая слюной, и представлял, как через секунду-другую туша нахального парнокопытного с распоротым брюхом будет корчится на полу в конвульсивных судорогах. Он уже было вновь занёс над жертвой свою когтистую длань, чтобы распороть бурдюк с кишками, болтавшийся у олешки между ног, — но внезапно остановился. В налитых кровью глазах робко, стесняясь от осознания своей неуместности в организме оборотня, проступила МЫСЛЬ. До Фенрира внезапно допёрло, что обед-то он поймал, а закуска, виляя чёрным хвостом, от него слиняла. Не говоря уже о малыше Люпине, с виктимной беспомощностью продолжавшем путаться в сетях и собственных намерениях практически под самым носом Грэйбэйка. Фенир пока не решил, какую роль в его исключительно негуманных планах на сегодняшний день (утро? вечер?) сыграет этот выкидыш случайного покуса, но совершенно точно не собирался просто так отпускать его дальше резвиться под луной.

От непривычного многообразия видов жратвы и прилагающихся к ним перспектив Сивый натурально завис. Оборотень, в силу своего образования, — а если быть точным и откровенным, в силу отсутствия оного в принципе, — слово «дилемма» не знал, и, доведись услышать от кого постороннего, принял бы за ругательство околоэротической направленности. Но копчиком почувствовал: именно она, родимая. Не в силах решить, кого из трёх пушистых зверушек ему прикончить первым, волк самым настоящим волчком завертелся вокруг собственной оси такими энергичными оборотами, словно в одночасье скинул вместе с ревматизмом лет двадцать своей нелёгкой оборотнической жизни.

Но это ему помогло мало. Вернее — ваще не помогло. Отпустив помятую живность, Фенрин попятился от оленя к ближайшей стеночке, от избытка эмоций едва не снеся эту стеночку мускулистым тылом. То ли от того, что градус в его крови начал падать, испаряясь сквозь уши и высунутый язык в окружающее пространство, или просто на фоне стресса и разыгравшегося аппетита, — но Сивый начал стремительно и в крайне безобразной для непривычного к такому зрелищу наблюдателю форме терять свой грозный волчий облик. Меняя его на не менее грозный, но чуть-чуть не такой волосатый человечий.

Очнулся он снова на полу. На этот раз сидя. Сивый поскрёб ногтями с каймой грязи свой внушительный подбородок, задумчиво чихнул, — а он даже это умудрялся делать с оскорбительно-нецензурными интонациями; и первым словом, которое оборотень изверг наружу пропитым басом, было:

— Абырвалг.

Судя по выражению его морды (потому что лицом это назвать можно, только если вы никогда не видели анатомически нормальных лиц), это было какое-то страшное  неизвестное магическое проклятье.

Отредактировано Richard Reid (23.04.13 10:46:58)

«У меня всё под контролем, друже. Иди, вытряси из Лунатика всё, что ему известно. И крекеры!» — мысленно напутствовал Поттер друга, суча по антисанитарному полу копытами под тяжестью волчьей лапы. Этого товарища из далёкого, загадочного Тамбова Джеймс решительно взял на себя, хотя желание побыть Лавгудом и спеть пару развесёлых песенок ещё не выветрилось из оленьей туши. От лохматой, плешивой псины несло так, как Блэк ни в коем случае не позволял вонять себе и Люпину. В собственной же гигиеничности у Поттера не было никаких сомнений, наверняка пыль, грязь и бактерии, осведомлённые о неземной очешуенности Джеймса, сами облетали его стороной.
Когтистая лапа мазнула по черепу, пытаясь вскрыть голову Джеймса, как консервную банку, но Сохатый не зря считался студентом Гриффиндора до мозга костей – эта братия поистине непробиваема. Боднув лапу лбом, Поттер танцевально переступил с задней ноги на переднюю, крест-накрест, качнулся и чуть снова не опрокинулся в половое буйство. Всё ещё не идентифицированный и не привитый волчара вёл себя всё страньше и страньше.
«Эй-эй, папаша, потише!» — удивлённый реакцией взвывшего волка, Джеймс было попятился назад, но не успел, его сбило с ног тяжеленной тушей. Клыки, когти, красно-жёлтый взгляд, болотного оттенка слюна – всё это в разной последовательности Сохатый принял сначала на пузо, потом на бедро, а затем на пробивное копыто.
«Не помогай мне, Блэк, даже не думай!» — пронёсся ментальный, полный сарказма, вопль, когда дерущийся клубок в очередной раз прокатился из одного угла в другой на фоне интеллигентной беседы пса и оборотня.
«Держи Лунатика крепче, вдруг решит спасти меня от своего друга!» — кусаче-лягательная команда прокатилась в обратном направлении.
Не то чтобы Поттеру нравилось быть чьим-либо обедом, но внимание совершенно постороннего, явно бешеного и давно не купаного зверя к столь яркой персоне, почесало его цветущее самолюбие.
«Ладно, если не папаша, то мамаша», — мощные жевательные зубы примирительно сомкнулись на загривке волка. Дикого зверя таращило, штырило и вообще знатно крыло. Джеймс считал себя недипломированным специалистом в том, что касалось неадекватного поведения, и сейчас с практически профессиональным интересом наблюдал за разошедшейся живностью.
«Лунатик, что творится с этим психом?» — поинтересовался Сохатый, настороженно глядя на начавшего пятиться волка.
Мародёры не могли не порадоваться такой неожиданной, но приятной встрече. Это же отличная возможность накостылять старой облезлой шавке за лучшего друга!
Тем временем Грейбэк демонстрировал акробатические этюды, смертоубийственные сальто и экстремальные развоплощения.
«Хе-хе-хе, ну здравствуй, северный олень».
Вы когда-нибудь видели медленно надвигающегося на вас оленя с хищной ухмылкой?

Вот этого Фенрир вообще не ожидал. Ну ладно, ожидал, но зачем так сразу зубами за лапы-то хватать, без суда, следствия и долгих предварительных свиданий под луной? А как же дать время на подготовку и принять перед боем положенные фронтовые сто гром, а как же: «Сэр, будьте так любезны, позвольте прокусить Вам запястье»; где, в конце концов, родственная солидарность, основанная на гомологическом единстве Canis lupus и Canis familiaris? Пострадавшую конечность жгло огнём, капли крови падали в пыль, сворачиваясь грязно-бурыми комочками. Было не столько больно, сколько обидно.
— Ууууууу, — с ненавистью в голосе затянул оборотень, позабыв, что отныне способен выражать негодование более членораздельно, нежели воем и рычанием, но быстро исправился: — Ууууууубью. Ублюдок мелкий.
К чести Сириуса, его нахальства и дурости с лихвой хватило, чтобы на время потеснить Люпина с пьедестала самой-назойливой-занозы в заднице оборотня. Поднимаясь с пола, Фенрир мечтал только об одном: освежевать заживо обнаглевшую шавку. И всё бы у них, как говорится в мануалах по подростковому сексу, получилось, если б внимание Грэйбека снова не переключилось на перешедшую в наступление оленью тушку. Не, ну согласитесь — трудно не отвлечься, когда на тебя прёт таранчиком двухметровая мохнатая вешалка с упоротой лыбой во всю плюшевую морду. Вот Фенрир и отвлёкся. Что, надо сказать, не помешало ему отвесить вшивой псине хорошего пендаля, с почти снайперским расчётом отправив Сириуса отдыхать в угол, где валялся Ремус. Ибо нефиг.

Грэйбек не участвовал в ментальном консилиуме пубертатных зверостудентов, но мысли о том, как бы поскорее и с наименьшими потерями для себя любимого выбраться из этой конуры занимали его не меньше, чем упомянутую троицу. Гоняться за неожиданно увёртливой закуской на десяти квадратных метрах волку уже порядком оволандемортило. А на свежем воздухе шашлычок из оленины пойдёт гораздо лучше. Можно было засучить рукава и доразобрать несущую конструкцию сарая, но когда у тебя в тылу творится такая вакханалия, подобная задумка видится несколько опрометчивой. К тому же, как всякий порядочный негодяй, Сивый привык делать грязную травмоопасную работу исключительно чужими руками. Ну, в данном случае — головой. Злорадно ухмыляясь, оборотень на глазок оценил толщину оленьей черепушки, прочность венчающего её рогатого убранства и соотнёс полученные параметры с предполагаемой оленеустойчивость отдельно взятой стеночки, гордо хранившей на себе отпечаток чьей-то мужественной спины. Пуркуа бы не па?
Оставалось заарканить потенциальную рабсилу. В свете этого намерения приземление Фенрира на складированные у стены мотки верёвок оказалось очень удачным. Наспех соорудив импровизированное лассо, Грэйбек, аки заправский ковбой, попытался накинуть верёвку на оленью башку. И попал, несмотря на дрожь в пальцах, двоение в глазах и пожизненный похмельный синдром. Петля затянулась на рогах; Сивый рывком дёрнул олешку на себя. Когда неумолимая сила притяжения столкнула заклятых врагов друг с другом, волчара, улучшив момент, запрыгнул бедному Бэмби на спину. Обычно с таким пылом и энтузиазмом Феня запрыгивал только на своих любовниц, но всё когда-то бывает в жизни первый раз.

— Умчи меня, олень, в свою страну оленью, — горланил оборотень, пробуя рулить копытным транспортом с помощью естественных ответвлений его верхней части. Рога были крепкие, руки у Фенрира умелые, всё складывалось просто ништяк. За исключением того, что мохнатая тварь никак не желала скакать в нужном направлении, а Сивый, задорно бившийся копчиком о хребет травоядной пепелацы, понимал, что дольше минуты в таком положении не удержится, всё-таки не спец он по оленьему родео. Зато с зоопсихологией дела обстояли малость лучше. Сделав очевидный вывод: «скотина видит препятствие — скотина упрямится», Грэйбек потянулся к морде ошалевшей коняшки:
— Ку-ку, — игриво прохрипел он, закрыв ладонью бедовые оленьи глаза, и что есть мочи пришпорил сивку-бурку пятками в мягкие боки.