Задверье |
-20-25 градусов по Цельсию уголок погибшего поэта: снаружи ктото в люк стучится а я не знаю как открыть меня такому не учили на космодроме байконур квестовые должники и дедлайны: ... |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Задверье » шляпа специалиста и прочие жизненные истории; » Молись, молись, молись и больше не дерись
Грэхем, Бреннан, тортик.
Лето 1976 года не было ознаменовано ничем интересным. Грэхем не разнёс что-то там невероятно важное для хранения церковного инвентаря. Не явился к настоятелю и не извинился. Они не распили вместе пять литров чая. Не вспомнили времена Средневековья, когда жгли и пепелили все, кто мог. Не прикончили торт. Не посоревновались в фигурном пытании. И ещё много чего не сделали.
Что они всё-таки сделали - узнаете в следующей жизни.
Грэхем шёл по улице с той застывшей решительностью в глазах, которую можно увидеть у человека, что не может больше терпеть и направляется к стоматологу. Хотя, конечно, его причина была иной. Ни один зуб не глядит на хозяина чистейшими глазами, где всепрощение, свет и мягкая укоризна мешаются с верой в скорейшее исправление, ни один зуб не вызывает у человека таких всяких-разных чувств и желаний. И ни перед одним стоматологом не приходится извиняться, если вы, конечно, не отхватили ему полруки.
Всё началось с того, что Хаагенти было весело. Очень. При этом пострадали некий хлам (читать: имущество церкви) и некая цыпа (читать: служка той же церкви). Цыпа, если уж на то пошло, не слишком пострадал, но его тоже записали на счёт демона.
Алистер, как водится, об этом узнал, озарил Грэхема ласковым теплом, а потом и ласковым пинком в сторону настоятеля. Генри честно пообещал извиниться и выслушать все возможные нравоучения. Потом, остановленный на лестнице, дополнительно пообещал не хвататься за копьё. И, уже на улице обернувшись на зов из окошка, допообещал не домогаться Бреннана. Хотя бы не очень сильно.
Если бы кто-нибудь лет этак полторы тысячи назад сказал ему, что он вот так будет идти и соображать, не как бы убить такого радетеля морали, а как бы не нарушить все эти обещания, он бы... ну, да, он бы трахнул этого кого-нибудь. Потому что глупости говорят, как правило, от недотраха.
Много-много лет назад он подхватил ангела – и всё полетело насмарку. С общедемонической точки зрения. Со своей личной же Генри был уверен, что всё прекрасно. Только вот Бреннан. Извиниться, выслушать, без копья, не домогаться.
Хаагенти несколько часов бродил по своей квартире, а потом, наконец, решился и вышел.
И пошёл. И выглядел, как человек, топающий к стоматологу. И балансировал тортиком. Простым тортиком, без расчленённых фигурок на верхушке, не в форме младенца или человеческого органа, без неприличных надписей. Но это был не его выбор. Если Рамиил уснёт, едва развязав ленту, Грэхем не виноват.
Светлый домик с флюгером в виде повешенной ведьмы подкрался незаметно. Хаагенти хмыкнул: во времена Средневековья и Инквизиции ведьма была бы настоящей, а не жестяной. Он так и не понял, был ли флюгер намёком для понимающих, просто странным эстетическим изыском (чего ещё ждать от человека, что добровольно носит юбку во всё тело) или же признаком ностальгии по полыхающему прошлому. Не понял, но мысленную заметку поставил.
Вздыхал ветер, загадочно шуршали кустики. Грэхем бы тоже с удовольствием в них кем-нибудь пошуршал, но у него было дело.
Он поднялся на крыльцо и забарабанил в дверь. Так нагло и громко, как можно барабанить лишь в полчетвёртого утра.
- Святой отец! Святой отец! Срочная доставка исповеди! Распишитесь по-быстрому, и мы разойдёмся!
Тааак... Лампа настольная, зеленая - одна штука. Евхаристический набор - серебряный, с мельхиором - две штуки. Стол панихидный на 120 свечей - одна штука. Жертвенник дубовый № 4 0,8х0,8 - две штуки. Сарай, где всё это мирно доживало свой век - одна штука.
Бреннан дописал фразу и скорбно вздохнул. Так обычно вздыхают жертвы цунами, землетрясений, радиационных катастроф и лопнувшей финансовой пирамиды. В данном случае вздох настоятеля Висперширского прихода был адресован событию, запросто вместившему в себя все вышеперечисленное - визиту мистера Генри Грэхема в лоно церкви. Ну не совсем церкви и не совсем в лоно, но вообще-то довольно близко. Финансовые потери и моральный ущерб, по крайней мере, напрямую относились к этой организации, с коей, казалось бы, у Хаагенти совсем ничего общего быть не должно было. Однако это общее было, и был им не кто иной, как сам Исполняющий Обязанности, который узнав о случившемся, укоризненно пожал плечами в сторону подарка, отданного ему судьбой на перевоспитание (ну, так ведь и звучит красивее), и в порыве вдохновенного бюрократизма пожелал увидеть список вещей, старательно подготовленных Грэхемом для утилизации. На составление этого списка Альберт потратил уже полчаса, из которых на страдальческие вздохи пришлось не меньше двадцати минут.
Собственно, имущества было не жаль. Жаль было того, что еще одна попытка Генри завязать дружеские отношения с церковью потерпела фиаско. Бреннану хотелось другого результата. Как там, в известной оперной арии - каждому, каждому в лучшее верится, катится, катится...ну, в общем, не удалось.
Напротив строчки "икона святого Дикирия" Рамиил карандашом дописал - "убежденно агитировал святого отринуть теологию". Рядом с пунктом "нанесен моральный вред прислужнику церкви" красовалось слово "физический", зачеркнутое впоследствии красным, и приписка "по словам виновника происшествия, хотел как лучше". Бреннан мстительно влепил в эту строку еще и три жирных вопросительных знака, чтобы Метатрону было о чем пофилософствовать в часы духовного просветления, после чего со спокойной душой отправился спать.
Стук в дверь разбудил его гораздо раньше обычного. Это не мог быть молочник, потому что Альберт не любил молока, это не мог быть Майлс, потому что в аховые ситуации он вляпывался, в основном, по субботам, и наконец, это никак не мог быть кто-то из прихожан, потому что для особо настырных на двери висела табличка "Моя горячо любимая паства! Если меня нет в церкви, здесь меня искать тем более бесполезно".
Тем не менее, стук был громкий и очень требовательный. Как и комментарий, сопровождающий этот грохот. Голос показался Альберту смутно знакомым, но слов было не разобрать.Бреннан некоторое время героически сопротивлялся необходимости встать и открыть дверь (а вдруг это все же страждущий, пришедший исцелить душевные раны), затем боролся с искушением дать пинка эгоисту, пришедшему в четыре утра за спасением души, и лишь затем попросил у И.О. благодати и смирения и наконец-таки встал с кровати. Тут уже пришлось ускориться из опасения того, что посетитель проигнорирует молчание хозяина и совершит греховное проникновение в чужой дом без разрешения. Рамиил торопливо стащил колпак и пижаму, натянул сутану, тапки, благостное выражение лица и поспешил к входной двери.
- Простите, но выездные консультативные исповеди и мероприятия экстренной духовной помощи проводятся по четвергам, - проговорил он, открывая дверь и одновременно торопливо застегивая пуговицу на отвороте рукава, - и...
Конец фразы потонул в потоке молчаливых восклицательных знаков, как только он поднял глаза на стоящего у крыльца.
На него с искренним любопытством глядел Хаагенти собственной персоной с подозрительного вида коробкой в руках, причем вид у него был такой, словно это он, Бреннан, стоял за дверью, а не наоборот. Священник ощутил сильное желание закрыть дверь, но отринул эту мысль как неблаговидную. Негоже бросать того, кто сам пришел за помощью. Внутренний голос истерически захохотал и уполз куда-то в мозжечок. Действительно, когда это Грэхему нужна была помощь католической церкви...
Альберт сверился с табличкой на двери. Да, отнести ее на счет Генри было никак нельзя. Он еще раз с сомнением оглядел околодверное пространство, раздумывая над тем, отказал ли у Грэхема механизм навигации или просто Метатрон прячется в кустах, но не обнаружил никаких доказательств своим теориям.
Демонический кондитер во время произведенных мысле- и телодвижений священнослужителя с интересом разглядывал что-то под ногами. Проследив за направлением его взгляда, Рамиил с огорчением обнаружил, что из-под сутаны выглядывает кролико-тапок, как он их всегда называл. Одна штука - машинально отметил настоятель, мысленно еще не расставшийся со списком боевых достижений Генри на поприще дипломатических отношений с церковью. Он задумчиво пошевелил босыми пальцами левой ноги и отступив в прихожую, распахнул входную дверь.
- Прошу. - краткость восторженной речи по поводу столь приятного гостя была с лихвой компенсирована улыбкой человека, обожающего просыпаться в полчетвертого утра от шумного избиения входной двери.
Пожалуй, Грэхему стоило податься в налоговую службу. Уж слишком он любил долбить кулаком в дверь и предвкушать, как его никто не ждёт. Хотя в качестве налогового инспектора он не смог бы использовать свой любимый ночной крик: «Откройте, иначе я трахну вашу дверь!»
Он стоял, перекатываясь с пятки на носок, и думал. О том, как спят священники. Может, как лошади, стоя? Или подкалывают сутану по бокам, чтоб не мешалась? А может, даже снимают её. Даже монашки под одеждой голые – столь глубокая мысль всегда стимулировала демона на свершения.
Табличка на двери уверяла своих любимых прихожан, что её здесь нет.
- В ногах таблички нет. Но нет её и выше... – бормотнул Грэхем.
Дверь открылась. Доброжелательное жизнелюбие Бреннана по случаю ночного времени было слегка помятым и мешковатым. Грэхем посочувствовал бы.
Но не стал.
Впрочем, дьявольски хохотать на тему «Вот мы и встретились, святоша!» - тоже.
Потому что тапочек настоятеля поглядел на него убийственно проникновенно. Так могли глядеть только перламутровые пуговицы, дети и Метатрон. И если пуговицы Грэхем обожал грызть, детей... ну, детей он любил делать и переводить из мира невинности в большой и взростый. С Метатроном же дела обстояли сложнее.
- Ммм, святой папик, - сказал Грэхем вместо приветствия, - да вы страстный. Кролики, они ведь...
Он изобразил на пальцах, чем именно отличаются кролики. Потом показал, как с тапками-кроликами обращаются собаки (в результате такого союза и рождаются плюшевые игрушки).
Скрупулезнейше передав процесс вязки и финальной сцепки, он вспомнил, что обещал не домогаться Бреннана. Конечно, для нормальных людей подобные порно-миниатюры из жизни собак и тапок не были бы попыткой соблазнения, но Генри себя знал. Поэтому быстро расплёл пальцы и фальшиво засвистел, вроде как на небо залюбовавшись. Ночь горбилась чёрными облаками, такая основательная, будто отдельным приказом было отменено дневное время суток и рассвета не ожидалось никогда.
Высвистев два куплета застольной песни «Прощание сливянки», Грэхем снова поглядел на настоятеля. Вспомнил, что специально для него приготовил самый скучный (но самый вкусный из самых скучных) в мире торт.
- Вот, возьмите. Осторожно, не вскрывать в присутствии людей, что знают больше двух анекдотов.
Сунув Бреннану торт, он оттянул большими пальцами пояс и снова качнулся с пятки на носок, становясь донельзя похожим на высокорослого оболтуса, что ни разу не раскаивается под взглядом отчисляющего его директора.
Заходить в дом он не собирался. Инстинкты демона, что все две тысячи лет существования подвергался гонениям или активному неодобрению со стороны церкви, вовсю сигнализировали, что инквизиторы бывшими не бывают, а копья нет. Они с Бреннаном, правда, различались только в мотивационном подходе к пыткам, но всё-таки.
- Я хотел извиниться. Извиняюсь, - буркнул Хаагенти, отчасти надеясь, что настоятель примет это слово за внезапный приступ кашля, отчасти – что расслышит, и больше этого не придётся повторять.
Он не мог постичь ту моральную концепцию, из-за которой приходилось извиняться за секс. Причём перед тем, кто не имел к этому сексу никакого отношения. И даже не потому, что этот кто-то не имел отношения, то бишь не позвали его третьим-пятым, а... по какой-то другой непостижимой причине.
Странна ангельская анатомия. У Метатрона болит душа из-за того, что у Бреннана болит душа из-за того, что у милого мальчика болит задница.
А в результате традиционно страдают демоны.
Очень странна их анатомия. Но - Хаагенти прищурился, - если ткнуть копьём в печень, даже ангел немного приумрёт. Тогда ближайшие лет двадцать никто в Виспершире не будет знать о том, что Генри Грэхем знает слово на «и» - причём не «интим», «извращение» или «идисюдадеткаяпокажутебезвёздыифистинг».
Мечты, мечты.
Генри так огорчился от невозможности убить Бреннана немедленно, что забрал у него торт, сунул руку под край коробки и загрёб полную ладонь утешительного крема, коржа и орехов.
- Угощайтесь, - прочавкал он.
Бреннан скептически, но очень внимательно наблюдал за движениями пальцев Грэхема. Каким образом очень живо продемонстрированная сцена из жизни зайцеобразных имела отношение к нему, Альберту, да еще в четыре утра, постичь было невозможно. На какое-то время он задумался над тем, может ли слово "страстный" носить характер комплимента в отношении священника, с учетом личностной характеристики того, кто этот комплимент сделал. Данный эпитет наверняка был частенько употребляем Грэхемом. Рамиил попытался произвести этимологический анализ и подобрать синоним этому слову в своем ангельском вокабуляре, но встроенный автоматический переводчик возмущенно заявил, что это прилагательное изъято из словарного запаса и употребляется только в соответствии со статьями 5374 и 9590 Кодекса ангельской речи, и только после заполнения заявления по форме 1СМ.
Вслед за этим подозрительная коробка, с которой явился Грэхем, перекочевала в руки настоятеля, и тут уже пришлось поневоле задуматься о ее содержимом. Судя по весу, в ней не было злорадно тикающей бомбы, безвинно убиенных младенцев или отравляющего газа. Альберт на всякий случай поглядел в ночное небо, которому Генри самозабвенно свистел, но и там не увидел ничего необычного. Пока Рамиил искал в своей памяти подходящую для такого события фразу со смысловой нагрузкой типа "простите, что это?", Хаагенти произнес нечто крайне невнятное и изжеванное. Никто кроме священника наверняка не понял бы смысла, но если вам приходилось выслушивать признания человека, который на последнем издыхании кается в смертных грехах и завещает все свое имущество церкви, то, конечно, вполне можно расслышать и не такое.
После этих слов отчетливо само собой осозналось, что с самого момента, когда Альберт открыл дверь, все шло не так, как надо. Его не попробовали на прочность копьем. Не попытались отравить сибирской язвой. Не наговорили оскорблений (хотя...надо спросить у Метатрона). Ему впихнули коробку, судя по запаху, содержащую нечто кремово-сладкое и теперь еще и извинились! Это было за гранью понимания ангела. Если бы Рамиил не знал, что под оскорблением у Грэхема понимаются совершенно другие действия, он мог бы и заподозрить в происходящем наличие таблички "сарказм". Господи, как же сложен нынче стал мир...насколько было бы проще запихать Генри в костер. А уже оттуда и извинения можно было бы выслушать...но нет. Краешком сознания подумалось о том, что Кое-Кто будет слегка огорчен таким результатом светской беседы. А это могло пагубно отразиться не только на настроении Кое-Кого. Визитер настоятеля, с аппетитом дегустирующий собственное приношение, похоже, был того же мнения.
Альберт поморщился. И даже не оттого, что посетитель демонстрировал изысканные манеры гейдельбергского человека, а потому что торт был поедаем без чая. Бреннан запустил в остатки торта палец, зачерпнул крем и с опаской облизнул. Вкусовые рецепторы радостно заплясали в предвкушении временной нирваны.
- Так зайдете, или чайник с креслом вам сюда принести? - вежливо уточнил священник. Лишать себя радости чаепития он ни в коем разе не собирался, даже если на пороге стоит недоброжелатель вполне доброжелательного вида и нагло посягает на только что подаренное собственное произведение кулинарного искусства.
- Я бы зашёл. Ух, я бы зашёл, - протянул Грэхем, окидывая настоятеля плотояднейшим взглядом, которому позавидовал бы и тираннозавр в период спаривания. Бреннан был ещё очень даже ничего.
Поймав себя на этой мысли, Генри сунул в рот целую пригоршню торта и вдумчиво заработал челюстями, глядя в сторону.
Над ними обоими незримо витал Метатрон, осеняя своими крылами и полами ночнушки всю бессмысленность мирных переговоров. Конечно, давние враги по всем параметрам с большим удовольствием поубивали друг друга или запытали. Рамиил, по глазам видно было, думал о демонах с хрустящей корочкой, а Хаагенти, понятное дело, об ангелах вовсе без корочки, а заодно и без пары важных органов. Но Метатрону это не понравилось бы.
Вздохнув, как старый диван, на котором прыгало пять поколений детей и который твёрдо решил развалиться через секунду, Грэхем прошёл в дом настоятеля.
- Я хотел... – пробубнил он. Не хотел, конечно же. – Выслушать. Эти. Как их. Любые ваши претензии, комментарии и советы к моему образу жизни. А также к недавно случившемуся недоразумением с сараем и пацаном в приталенных одеяниях. Чаю мне, чаю.
Мало когда демоническая способность обращать любую жидкость в вино всерьёз могла спасти шкуру Хаагенти. Но сейчас был именно этот случай. Цепкий взгляд примечал все детали обстановки с одной только целью.
Хаагенти был уже готов превратить в вино стул. И Бреннана. И кровь в своих венах.
Лишь бы нажраться побыстрее и ничего не слышать.
- И я не уйду, - продолжал он обречённо, - пока не получу ваше полнейшее прощение. Так что, я так понимаю, ближайшие лет пятьсот жить я буду тут. Хороший домик. А спальня где?
Душеспасительную экспедицию следовало начать с поиска этой самой души. И уже тут святой конвейер давал сбой. На остальных пунктах всё обстояло ещё печальнее. По-хорошему, следовало рассказать о своих грехах. Это могло занять всё время до ближайшего Апокалипсиса. А уж попытка вникнуть, что же во всём этом плохого, явно грозила взрывом мозга.
Рука Генри непроизвольно зашарила по реальности в поисках копья. Но натолкнулась на что-то другое. Для разнообразия это не было чьей-либо эрогенной зоной. Ну или было, инквизиторы весьма загадочные натуры.
- Ммм, это те самые Дети Раскаяния, о которых так много говорили в Средние Века, мол, становишься святым, только с кровавым месивом вместо ногтей, или щипчики для рафинада?
На какое-то мгновение Рамиил почувствовал себя ковбоем из старого доброго вестерна. Ну знаете, тот самый момент, когда Хороший и Плохой стоят друг напротив друга на пустынной площади возле салуна и одинокое перекати-поле зловеще шуршит в полнейшей тишине. Оба ухмыляются друг другу, или напротив - играют в суровые мужские гляделки, и картинно разминают пальцы,готовясь в любой момент молниеносно выхватить револьверы. На лице Хаагенти сейчас читалось схожее мироощущение. Привычной тяжести копья в ладони ему явно очень не хватало.
Священник повернулся спиной к двери и прошествовал на кухню, несмотря на то, что выпускать из поля зрения Грэхема, по сути дела, было крайним безрассудством. Он мысленно сделал запись в мысленной же книжечке - "убрать тапки подальше", а затем некоторое время размышлял над тем, хватит ли Генри такта и долговязости, чтобы не вонзить нож в спину,пока хозяин гостеприимного дома будет раздумывать над тем в какую чайную пару налить святую воду и сколько кусочков цианистого калия радушно подложить в сахарницу дорогому гостю.
Но Хаагенти, притопавшему следом, было не до этого. Его короткая, но содержательная речь далась ему нелегко, несмотря на то, что слова сыпались бойко и увесисто, словно их изнутри пинала совесть. Ну то есть, могла бы пинать, если бы имелась в наличии. Но, к величайшему сожалению Альберта, этот ментальный орган крайне плохо приживался в Грэхеме, и никакие трансцендентные пересадки и вливания десяти кубиков осознаний бесцельно прожитых лет четвертой группы помочь не могли.
Бреннан придвинул собеседнику чашку, печенье и тарелку с кексами. Кексы укоризненно взирали на Альберта глазками-изюминками, но этот упрек настоятель проигнорировал. Святой долг гостеприимства пересилил жадность, что в принципе было ожидаемым результатом.
Интересно, что же такого можно было внушить тому, у кого иммунитет на все товары и услуги со знаком "добро", чтобы он потом пришел это самое "добро" смиренно выслушивать? Нет,у Рамиила, само собой, частенько просили рекомендаций. Советов, поучений, новой жизненной философии и душераздирающих истин. Со слезами падали на колени, сморкаясь в подол сутаны и клялись в том, что сделают все, как скажет рупор благочестивости и средоточие спасения. Средоточие спасения в такие моменты чаще всего вежливо выдергивало обслюнявленный край одеяния из трясущихся прихожанских рук и зачитывало наизусть заранее заготовленную речь, абсолютно точно при этом зная, что как только спасенный выйдет из церкви, он тут же примется грешить направо и налево с таким размахом, словно завтра у него трепанация черепа, свадьба и конец света одновременно.
Какие, скажите на милость, рекомендации? Альберт всем зло заявлял, что подобное лечится только смертью. Мысленно заявлял, конечно. Хаагенти был особым, совершенно неизлечимым жутко тяжелым случаем. Какие еще советы? Нужно вовремя чистить зубы, говорить "да" вместо "ага", проверять срок годности у пакетов с молоком и презервативов, и не выходить без зонтика, если на улице моросит. Всегда извиняться за излишнее усердие, два лишних пинка и сломанное ребро, а если собираешься сбежать от разъяренного отца милой бывшей случайной знакомой, не забудь аккуратно заплатить по счетам квартирной хозяйке. Вряд ли мистер Грэхем жаждет приобщиться к подобному источнику мудрости. Альберт подозрительно посмотрел на визитера, но Генри пока что мирно и вполне пристойно приобщался к чашке чая. Ну то есть настоятелю хотелось бы думать, что это до сих пор чай. Бреннана передернуло при мысли о том, что Хаагенти вполне способен после их беседы выпустить бестселлер для своих под названием "210 самых распространенных стереотипов ангельского мышления".
На середине лаконичных, но метких замечаний адского кондитера по поводу окружающей его обстановки Альберт отхлебнул из чашки и поперхнулся так, что хуже не бывает. Легкие явно попытались выбраться наружу вместе с кашлем, а в очереди за ними нетерпеливо топтались сердце, желудок и четыре непонятно как туда затесавшихся поясничных позвонка. Впрочем, их можно было понять - перспектива прожить пятьсот лет в одном доме с Генри ужасала. Слова "полнейшее прощение", "домик" и "спальня" дополняли картину как нельзя лучше. Пришлось перевести дух, скоренько помедитировать секунд пять и успокоиться. Настоятель меланхолично-растерянно улыбнулся Грэхему и задумался над тем, за что его так возненавидели Господь Бог, И.О. Господа Бога и иже с ними. Это что, командировка в Ад? Новейший метод инквизиции для своих? Инновационный скоростной способ возвращения в Центр Распределения оболочек?!
Рамиилу хотелось утешительно хлопнуть собеседника по плечу (но так, чтобы без последствий) и сказать, что иди, мол, с богом...эээ... с дьяволом, или как там у них главнокомандующий в уставе корпорации поименован, и живи дальше, чего уж там. Такова твоя сущность, и таким тебя создал...
В вопросах о происхождении таких существ как Хаагенти, Рамиил не был знатоком, поэтому благоразумно оставил предложение незавершенным.
Вообще ангелу сейчас очень-очень хотелось мило улыбнуться гостю и отправить его обратно. К сковородкам и пеклу. Ну или к тортикам и марципану. И чтобы Грэхем потом прилежно отчитался о визите длинной слезовышибательной речью из брошюрки, заранее предусмотрительно врученной для чтения на ночь. Проблема была в том, что этот трактат с коварным названием "Все, что вы хотели знать о раскаянии, но боялись спросить" так никем и не был дочитан до конца. В небесной канцелярии этим чтивом обычно отделывались от особо дотошных и педантичных трудоголиков, желающих точно знать как заставить человека раскаяться, но не так чтоб до смерти. Рамиил книгу тоже не прочел. Может быть, поэтому раскаяние его подопечных в былые времена (когда он еще и не знал о существовании этого научного труда) почти всегда заканчивалось летальным исходом. Верно говорят, что раскаяние убивает. Угрызения совести нынешних горячо возлюбленных прихожан таких трагичных результатов не имели, во многом благодаря тому, что сейчас зеленая ленточка закладки в трактате передвинулась со страницы 1 на страницу 2. Теоретически можно было бы действительно сунуть злосчастный том Грэхему и наслаждаться тортом, чаем и читающим книгу Генри. Но поскольку Хаагенти обладал повышенным градусом интеллекта, ему хватило бы одного абзаца, чтобы понять подвох и по-ковбойски быстро пустить в ход свое копье. Посему - не вариант. Кстати, возможно, это было бы единственное истязание, которое Хаагенти и вправду счел бы пыткой.
- Дети Раскаяния? - рассеянно переспросил священник, наливая себе новую чашку чая. Прежняя чашка, которой он поперхнулся, все еще напоминала ему о пятистах годах тюремного заключения в одном доме с Хаагенти. - Нет, у них более совершенная конструкция, здесь нет иголок на конце, и ... - тут Альберт внимательно поглядел на сахарные щипцы и пришел к выводу, что гость прав. Очень похоже, но все же не совсем то. Однако, этого было достаточно, чтобы настоятель Висперширского прихода слегка умилился. Такое блестящее знание предмета и тонкий намек на превосходную осведомленность в этой области вкупе с несомненно присутствующей в вопросе интонацией уважительности по отношению к вышесказанному, не могли не затронуть творческих струн души ангела. Сразу расхотелось пытать демона раскаянием. Тем более, что эта функция была уделом совести, каковая у Хаагенти в комплектации отсутствовала еще изначально.
- Дааа... - протянул он, подвигая к себе кусок торта, - зря вы так, конечно. Я имею в виду, с сараем зря так обошлись. Ну и со служкой, понятно. Похвально ваше желание взаимодействовать с церковью, но поймите, что ваши методы взаимодействия тут не работают. В чужой монастырь, мистер Грэхем, да со своим уставом...
Не то, чтобы Альберт горел желанием читать нотации тому, кто в любой момент может выхватить из маленького ниоткуда довольно большое и опасное копье. Но не мог же он вообще ничего не сказать! Вселенский долг требовал от него не просто "да ну нафиг, давай лучше чаю попьем", а "вы, конечно, виноваты, не стоит больше так делать, понимаете, тут же совесть, честь, и всякие важные понятия... а вот теперь давайте чаю попьем".
Отредактировано Albert Brennan (16.06.12 23:48:49)
- Святой отец, мы с моим, как вы выразились, «уставом» - единый организм. Я с ним не то, что в монастырь, я с ним и к фигуристой соседке за солью посреди ночи хожу. Вот, кстати, соседку запишите, сознаюсь, портил её по взаимному согласию на протяжении нескольких часов ровно четыре раза по причине географической близости к моему, как вы его нежно называете, «уставу», - Генри шумно прихлебнул из чашечки.
Тонкий фарфор, витиеватая роспись – наверняка эта половинка от чайной пары была не самым ненавидимым предметом в посудном королевстве Бреннана. Однако, поймав взгляд священника, с явным неодобрением наблюдавшего за тесным контактом инквизиторской посуды и демона, Хаагенти не мог с уверенностью утверждать, что когда-нибудь, когда его исповедь закончится, бедную чашечку не подвергнут очистительной порке. Да, с этими святошами всегда надо быть начеку, в конце концов, одобряют же они католические школы для мальчиков.
- Ещё из последнего, - Грэхем расслабленно развалился на жалобно скрипнувшем стуле, всем своим видом сообщая, что на такие темы он может говорить долго, с перерывами на демонстрацию особо сложных в словесном описании приёмов. – Доставил неземное наслаждение кассирше в кинотеатре. Она сказала, что я ангел. Вам следует завтра же ею заняться, падре, выбейте из неё все эти еретические мысли, покажите, на что способен настоящий ангел после пары тысяч лет воздержания. Только меня позовите, я тоже хочу посмотреть.
Грэхем отхлебнул ещё немного ароматного напитка, посмотрел на щипцы для сахара, подумал об Алистере и решил, что двигается в верном направлении, а в детальном обсуждении собственных грехов, оказывается, много приятного. Не то чтобы Хаагенти так уж любил хвастаться своими достижениями, но его явно огорчало, что слишком многие недооценивают его величие в тонком искусстве соблазнения.
Тарелка с тортом переехала поближе к ангелу, уволакиваемая загребущими руками церковника. Уютное тепло кухни, согревающий аромат бергамота, тапочки, выглядывающие из-под подола строгой сутаны святого отца, и его причёска, хранящая след тесного взаимодействия с ночным колпаком – всё это было как-то слишком для пришедшего виниться демона. Генри нахмурился.
- Падре, мне кажется, или вы решили схалтурить? Полнейшее прощение по задумке Метатрона должно быть искренним. Или вы рассчитываете, что я обопьюсь чаем и умру от излишней промытости почек? Боюсь, мы так ни к чему не придём. Так где я буду спать?
Альберт задумчиво шевелил большими пальцами ног в теплых тапочках и сонно глядел на огонь в печке. Инквизиторское настроение - штука сложная. Тут нужен настрой, подготовка, начитка материала,широкая осведомленность о грехах провинившегося, а за неимением осведомленности - хотя бы хорошие логика и воображение. А когда к тебе с самого раннего утра врываются (пусть даже и с тортом, пусть даже и со вкусным) и начинают перечислять свои грехи, получая удовольствие от своего рассказа, - нет, это не дело.
Он прожевал еще один кусок торта и строго глянул на грешника. Генри потихоньку обживался. Стул под его тяжестью сдавленно пискнул, явно протестуя. Возможно, он мечтал чтобы на нем сидел какой-нибудь архиепископ. А тут на тебе, пришел нечестивец, да еще и развалился.
От рассказов Грэхема вкус чая утратил некоторую долю волшебства. Альберт не удивился бы, если торт при этом стал в противоположность чаю вкуснее, но нет. Торт остался таким же.
- Я-то как раз не халтурю. - парировал он. - Полнейшее прощение предусматривает полнейшее раскаяние. Вот когда искренне раскаетесь, тогда и получите самое наиполнейшее. А пока извольте довольствоваться тем, что есть.
При мысли о том, что Грэхем может обосноваться где-то в его доме больше, чем на следующие полчаса, Рамиил почувствовал легкую тошноту.
- Спать будете у себя дома - отрезал он. - А у меня дома вам позволено только раскаиваться, пить чай и сидеть на стуле. - Бреннан поглядел на торт. - Ну и торт есть, да. И вообще, а вы чего хотели? Чтобы я вам индульгенцию выдал? Претензий у меня к вам много, комментариев тоже. Советы вам давать бесполезно, вы не будете им следовать, а если и будете, то переврете их с точностью до наоборот. Естественно, мы ни к чему не придем!
Альберт устало прикрыл глаза, потер переносицу и с тоской воззрился на беззаботно пьющего чай кондитера. Что с ним делать дальше было совершенно неясно. Может быть, Метатрон и напутствовал какими-нибудь наставлениями этого субъекта, но вот Бреннану он явно предоставил решать все самому. Инициатива и креатив, как говорится, всегда поощряются начальством. Выпереть его из дома Альберт не мог. Его же все-таки Метатрон послал! Оставить в доме тоже страшно. Как бы вообще без дома не остаться...Таких тяжелых случаев у Рамиила еще не бывало.
- Послушайте... - он задумчиво отхлебнул чаю. - Я понимаю, что вот так сразу на путь истинный вас не наставить. Значит, надо делать это постепенно. Систематически, скажем так. Не сразу. Ну вот подумайте хорошенько. Во всех грехах разом трудно раскаяться, особенно если вы этого никогда не делали. Вспомните хотя бы один грех, за который вам стыдно. Ну хотя бы самый маленький. Самый незначительный. Должно же быть хоть что-то, что вы сделали и искренне пожалели? - настоятель с надеждой глянул на Хаагенти.
Отредактировано Albert Brennan (09.11.12 19:09:41)
Разговор всё больше приобретал торгашеский характер. Каждый из собеседников хотел для себя гарантий и был уверен, что его надуют, подсунув некондиционный товар. Каждый из собеседников готов был поклясться в своих чистейших намерениях. Каждый из собеседников... тут Грэхем поймал себя на том, что планирует уронить ложечку, полезть за ней и укусить Бреннана за лодыжку. Просто так, для оживления ситуации. Вопли о бешенстве и хлещущей крови, довольное клацанье челюстей, попытки выбить зубы - это ведь всё так вдохновляет.
Но Метатрон. Ему даже не требовалось присутствовать, чтоб портить Хаагенти настрой на хулиганства.
Грэхем откинулся на стуле, балансируя на двух ножках, и пристально взглянул на люстру. Та непонимающе развела подвесками, сам, мол, выбирайся.
- Вот так всегда. Вы ведь заранее решили, что я ни в чём раскаиваться не буду, что советы мне давать бесполезно и что я совсем пропащий, да? - проникновенно начал Хаагенти. В его голосе сошёлся экстракт из лучших ингредиентов: задетая гордость какого-нибудь высокоаристократичного юноши, вынужденного штопать свои носки, пушистая обида на жизнь от стайки голодных щенят, смирение буддистского монаха и, не в малой части, театральные способности много пожившего демона. - Ну да, зачем ко мне по-нормальному хотя бы в начале, я ведь дьявольское отродье, отрубить мне волосы и всё такое. Эх вы, Библию сами же не знаете. Папка вас чему учил, а?
Он остановился ровно в одной трети градуса от падения и явления своих тормашек Бреннану. Это, конечно, добавило бы эмоций в выступление, но не совсем тех. Крепкий небоскрёбный мат редко свойственен обманутым в надеждах существам, которые просто хотели не встречать в других предубеждение.
- Искренне пожалел? Нууу... - в великой задумчивости Грэхем почесал гланды ложечкой. Наработанные привычки всё-таки брали своё. - Растлял мотылька ваткой палочкой? Да не, мне понравилось. Подложил в торт, предназначавшийся для празднования золотой свадьбы, розовые стринги и спровоцировал позолоченный развод? Это было весело. Совокуплялся с вашим кустом? Ах, вам про это не стоило знать. Но мне понравилось. Хммм... пожалуй, да. Когда-то давным-давно, ещё не в Виспершире, я был фермером. Возился на огороде, чего-то там подвязывал, что-то там от большой любви удобрял переработанными экскрементами. Выращивал горох... о, да, горох.
Глаза Грэхема подёрнулись романтической дымкой, а ладони произвели несколько гладящих движений, после которых даже тяжеловес в непредвзятости с препятствиями занервничал бы.
- Он был безумно красивый, такой... такой сочный. А как он цвёл. Скромно, но в то же время соблазнительно и призывно. Я души в нём не чаял, даже женщин к себе не водил, чтоб они ему случайно не навредили. Но однажды я вернулся пораньше... И увидел, что его стебли тянутся через забор на участок соседа. Он сбрасывал туда свои стручки, вот что он делал. Не зря его учёные писумом зовут. Это было изменой, любовной, гражданской, изменой всему. Это был коллаборационизм, одним словом, - чёртов горох, чтоб его за зелёную стройную ногу да об стенку ёкарным бабаем с присвистом.
Грэхем задышал, пытаясь справиться с эмоциями. Дёрнул себя за ворот, чтоб было легче дышать. Грызанул ложку так, что чуть не откусил половину.
- Я полил его бензином, поджёг и ушёл. Сожалею, да. Но я не смог бы иначе. Я ведь любил его. Почти как Метатрона, разрази меня люстра!
Он очень зря это сказал. Очень зря.
И не зря пребывал в таком неустойчивом положении. Благодаря этому, когда люстра рухнула с небес на землю, с потолка на торт, Грэхем отделался лёгким перекатом вместе со стулом, хоть и попал под кремовую картечь.
Он поднялся быстро, как человек, которому частенько приходится выпрыгивать из окна, если пришёл муж. Или, ещё хуже, если пришла жена. Отряхнулся. Слизнул с манжеты крем. Сунул руки в карманы и принял независимую позу.
- Как думаете, святой отец, это можно рассматривать как благословение свыше?
Вы здесь » Задверье » шляпа специалиста и прочие жизненные истории; » Молись, молись, молись и больше не дерись
