Кондитерскую заполнял запах воздушных вкусностей, смешанный с классической музыкой. Грэхем снабжал калориями посетителей и почти незаметно подвывал под истерику маленькой скрипки. Он лавировал по кухне с той внимательной непринуждённостью, с какой работает на мостике космический пилот с сорокалетним опытом. Выпекал, взбивал, выкладывал на тарелочки и рисовал кремом. Конечно, столь неутомимая в поиске развлечений натура не могла не придать изготавливаемому толику типично Грэхемовского юмора. К примеру, если бы парочка за угловым столом разделила бы двуслойный пирог на верхний и нижний бисквиты, удивлённым взглядам представилась бы узнаваемо нарисованная алым джемом подыхающая собака.
Генри был намного выше тех поваров, что плюют в чай или ещё как-либо примешивают свои естественные жидкости к подаваемым блюдам.
Ему вполне хватало таких вот незаметных приветов и, по особым случаям, пары капель из бутылочки тёмного стекла, что скромно пряталась на полочке. Особый случай находился в близком родстве с прямым начальником Грэхема, а потому сексуальным поползновениям не подлежал. Конечно, подобные мелочи Хаагенти редко когда волновали, но наблюдать за беззаветно умирающей от любви девушкой было забавно.
Свои знаки внимания Генри добавлял в каждый десятый десерт, а потом с нескрываемым удовольствием следил за его судьбой. Будь у него раздвоение личности, он непременно проиграл бы сам себе немалую сумму, делая ставки о том, что же спасёт Хайди на этот раз. Способы, которыми судьба ограждала девушку от длительного пребывания в больнице, отличались иезуитским хитроумием и ювелирной уникальностью.
В этот раз Грэхем, казалось бы, учёл всё. Выбрал блюдце нейтрального цвета. Избежал розового цвета. Добавил рассыпчатому пирожному толику неидеальности, чтоб оно не оказалось очередным объектом фотографирования.
- Я сам отнесу, ты постой за меня на раздаче, - услышал официант, который мог бы грохнуться по дороге к столику Хайди и опять всё провалить.
По пути Грэхему несколько раз преграждали дорогу люди, которых он обходил ловким круговым движением, которому позавидовал бы Бёрк, без устали тренировавший вальс со своим манекеном. Генри ухмылялся, принимал благодарности за блюда, успел стрельнуть пару телефонных номеров.
- Ммм, ты ещё не умерла, похвально, похвально, - дружелюбно сказал он, ставя блюдце перед Уиллоу.

Взгляд у Хайди стал таким откровенным и плотским, что Грэхем невольно начал подумывать, не взять ли девочку в ученицы. Но мысль не успела достаточно развиться, потому что под голодным взором Генри вдруг почувствовал себя десертом, готовым к поеданию. Необычное ощущение. У десерта не может быть учениц, нет.
"Должен остаться только один", - подумал Генри.
Он подвинул свободный стул, уселся на него верхом, пристроив руки на спинку, а подбородок на руки. Поза была удобная, почти не вызывающая и альфа-самцовая лишь отчасти. Да, Грэхем честно старался держать себя в руках. Бёрк имел на него то влияние, которое имеет лишь работодатель и зарплатодержатель, и недвусмысленно запретил прикладывать какие-либо свои постельные намерения к его племяннице. А потом, памятуя об изобретательности своего кондитера, перечислил все остальные виды намерений, как то: туалетные, подворотные, на-кухонно-стольные, ванные, околостеночные и прочие, прочие, прочие. Генри был впечатлён, узнав, что шеф настолько следит за его личной жизнью.
- Кушай, кушай, - он подвинул блюдце к Хайди и поглядел на неё с умилением, как любящая бабушка на кормящегося чем-то полезным внука. - У тебя вид прямо-таки голодный. Если хочешь, я для тебя могу отжарить... то есть, кхм, пожарить бифштекс. У нас, конечно, кондитерская, но всегда есть ВИП-персоны, ты же понимаешь. - Он ещё немного подвинул блюдце с абсолютно не подозрительным и ярко-прекрасным пирожным. - Но всё это только после сладкого, у нас тут действуют анти-правила.
Нужно было торопиться, ведь каждая следующая секунда могла принести с собой всепожирающий случай в виде голодной подружки, внезапного нападения белых мышей или конца света.
Генри подчёркнуто не любил прикладывать к чему-либо усилия и в последнее время ставил перед собой только две цели: завалить Метатрона и отравить Хайди. Хотя поступить наоборот было бы гораздо проще. Демоны были порочными существами, греховными, ещё много какими, но не логичными ни в коем разе.
Верещание за соседним столиком ощутимо раздражало барабанные перепонки. Грэхем подумал, что, если эти цветы жизни не заткнутся, придётся успокоить их, превратив их сок в крепкое вино. Но кто знает, вдруг алкоголь не усыпит детишек моментально, а наоборот, спровоцирует их на разврат, стриптиз и драки. Да, подумал Генри, нужно непременно попробовать.

- А. Ага.
На лице Грэхема не отразилось ни единого признака интеллекта. Он никогда не мешал людям чувствовать себя умными и поэтому считал себя отличным парнем. С женскими особями, как правило, не следовало демонстрировать умственных достижений дальше умения посчитать количество цветов в букете (нечётное и побольше, побольше), вычислить содержание алкоголя в юном организме (а вот тут нужно знать меру, храпящие манекены мало кому нужны) и сделать вид, что запомнил то сочетание из нескольких слогов, на которое данная женская особь отзывается. Иначе они начинали воспринимать как потенциального мужа, партнёра по бизнесу, спонсора или, ещё хуже, друга. Ужас, ужас.
- Но если надумаешь, обращайся.
Ах, эта жарка! Раскалённая сковорода, шипящее масло, темнеющее от температуры мясо! В конце концов, демоны тоже имеют право на тоску по родной преисподней. А ещё над пышущим огнём вулканом можно было так замечательно жарить зефирки на пару с Кроули...
Экскурс в воспоминания вдруг прервался этакой липкой пощёчиной с привкусом плохой комедии. Генри протёр глаза, чтоб увидеть что-либо помимо чудесного заварного крема со взбитыми сливками и микрочастицами микрочастиц. Обзор, конечно, представился не самый лучший, но так хотя бы можно было ориентироваться по бирюзовому гневному пятну, которое было Хайди. Оно явно собиралось превратить два других пятна в кляксочки.
- Да не парься! - сказал Грэхем, демонстрируя несказанную доброту, благодушие и белозубую улыбку. И мечтательно добавил: - Всё равно они рано или поздно сдохнут в муках, не имея даже сил на предсмертный хрип или на то, чтоб собрать со скользкого от крови пола свои внутренности.
Да, Генри умел обращаться с детьми. У него их за две тысячи лет было не меньше сотни, а в глаза он видел от силы пятерых, что считал немаловажным атрибутом своего счастья. Это всё равно что лично знакомиться с венерической болячкой, которой обзавелась бывшая любовница после расставания - бессмысленно, неприятно и попахивает вмешательством в личную жизнь.
Грэхем облизнулся, собирая крем с губ и причмокнул.
- М, а я ведь охреннно готовлю. Пошли, что ли, умоемся.
Нет, мистер Бёрк, - думал он, подхватывая одной рукой блюдце с тем самым десертом, а другой - выразительно острый локоть Хайди, - я потащил вашу племянницу в туалет безо всяких развратных целей. Нет, увлажнить я её хотел только пятью литрами горячей воды. А то, что она отравилась прямо там - это её личное дело, кто же ест в туалете?

Грэхему доводилось бывать в женских туалетах, туалетах для инвалидов и даже в комнатках для перепеленания младенцев. Он был всепроникающ, как пыль и запах перегара. Так что в мужской сортир, пусть и в компании с девушкой, он направлялся с полным на то правом. Впрочем, с точно такой же непрошибаемой уверенностью в своём праве он мог пробираться в гримёрную стареющей звезды театра, в спальню молоденького служки или в секретную лабораторию претендента на власть над миром.
Сделав что-то, пьяным и косоглазым инопланетянином могущее быть сочтённым за книксен, он проскользнул мимо придержанной Хайди двери и привалился плечом к стене с красочным граффити. Фраза, написанная на стене, поражала фантазию, моральные устои и немного противоречила законам физики и анатомически допустимым извращениям. Её автором являлся некий демон, пожелавший остаться неизвестным и неуловимым. Впрочем, неизвестный и неуловимый не преминул подписать своё творение инициалами "Г.Г.".
- Понятия не имею, - честно сказал Хаагенти. Все его знакомые преступники промышляли поставками убойного оружия, а не парализующего. - Но если хочешь, я могу им отомстить. Следующие их пирожные будут диетическими. Или это чрезмерно жестоко, как ты думаешь?
Пристроив блюдце на край писсуара, он тоже подошёл к раковине и начал умываться. Сопровождалось это всё брызгами и блаженным фырканьем, которое превращало туалет в филиал реки Амазонки в разгар купания крокодилов. Спустя пару минут Грэхем смог увидеть в зеркале самого себя, а не подтаявшего снеговика. Хотя, чтоб не грешить против истины, даже снеговик в его исполнении получался весьма развратным и пошлым.
- Ну вот, другое дело.
Ухмыльнувшись зеркалу на пробу и убедившись, что все бездны постельных намерений продолжают транслироваться в мир на всех волнах, Генри оттянул ворот рубашки. Ощущения не обманули - потёки полузасохшего крема сползали вниз по шее к груди. Сняв фартук и рубашку, Грэхем отточенным в своей небрежности жестом отбросил их и принялся намываться дальше. Будь рядом Кроули, он бы возмутился попранием своей прерогативы на эксгибиционизм.
- Ты это, про десерт не забывай, - Грэхем из-под струй воды кивнул в сторону очень одинокого блюдца. - Я всё-таки старался. Тебе должно понравиться.

Реакция Хайди была довольно интересной. Нечасто девушки меняли полуголого Грэхема на унитаз. Ну, если честно, случалось - всё-таки он не придерживался теории, что секс бывает только у кристально-трезвых. Но всё-таки нечасто.
Вытеревшись бумажным полотенцем, Генри покрутился возле хайдисодержащей кабинки, не услышал ни звука справления неких надобностей, ни стона, свидетельствующего о спешном удовлетворении других потребностей. Пожал плечами и сел прямо на пол, привалившись к дверце и надёжно спасая Хайди от всех попыток выйти.
- Я покурю, не возражаешь? - спросил он у фаянсовой ноги умывальника. Та не возражала.
Выпустив в воздух первое дымное облачко, Хаагенти блаженно прищурился. В бытности демоном имелись существенные преимущества. Ну, техническая неубиваемость, отсутствие болезней и тех загадочных мест, что можно простудить, сидя на холодном. А ещё, как существо, чей дом родной непрерывно горит, клокочет и сотрясается жуткими мучительными воплями, Хаагенти в любой точке времени и пространства, в любой ситуации чувствовал себя на редкость комфортно.
- Вся эта дезинфицированная белизна наводит на меня тоску. Может, споёшь? - лениво предложил он.
Блюдце с многострадальным десертом привлекло скучающий взгляд. Пнув трубу писсуара, Грэхем стряхнул блюдце и ловким движением поймал его на сомкнутые ноги в десяти сантиметрах от разбития вдребезги. Подтянув добычу к себе, он мизинцем подцепил немного крема и отправил его в рот.
"Я на самом деле охрененно готовлю", - с простительной для кухонного гения долей самолюбования подумал он и собрал на палец ещё чуть-чуть крема. На поверхности пирожного прорисовалась обескремленная пентаграммка.
Было на самом деле ужасно вкусно. Ну и что, что слегка смертельно. Это не повод не побаловать себя.
- Хайди, она же мисс Уиллоу, - протянул Генри, облизывая палец, - мы не уйдём отсюда, пока ты не съешь это пирожное.
Он придвинул блюдце ближе к тому проёму, что загадочно зиял меж дверью и напольной плиткой. При этом движении с сигареты сорвался серый цилиндрик пепла и щедро присыпал нежный крем. Грэхем возвёл глаза к потолку. Тот старательно сдерживал хихиканье. Генри попытался сдуть пепел, получилось постольку-поскольку.
"В конце концов, - подумал он, - я собираюсь её отравить, почему меня должны волновать такие мелочи?" И задвинул блюдце в кабинку.

Из уст некоторых девушек "Ой!" - чуть ли не самая страшная реплика, что только может быть. Такое восклицание обычно приводит к последствиям похуже, чем от "Что это за крашеная дура в нашей постели?!!", но получше, чем от "Милый, я видела таааакую курточку!". Хаагенти несколько раз удавалось бескровно разрешить ситуацию с дурой в постели (однажды даже удалось свести всё к групповухе), также он умел очень быстро исчезать после "тааакой курточки". А вот что сделать в ответ на "Ой!", он не знал.
Поэтому продолжил выпускать в воздух ленты дыма. Выражение лица у него было точь-в-точь как у Метатрона - усталость, вопрос к высшим силам, мол, за что мне всё это, смирение и практически неуловимая тень желания поотрубать всем головы.
- Это разбилось блюдце с моим лучшим десертом за последние четыре месяца, да? - безмятежно спросил он, ещё надеясь, что этот звон был вызван падением антиквариатного сервиза на двенадцать персон, откуда бы он ни взялся в туалете. - Значит, мы будем сидеть тут вечно. В болезни и в здравии, в туалете и в кабинке, и только скорая смерть разлучит нас...
Он достал ножичек и, чуть развернувшись и прижимая дверцу уже плечом, принялся выцарапывать на ней сценку из жизни Метатрона с Сариэлем. Особенно удалась семихвостая плётка. Правда, в остальном качество исполнения подкачало. Метатрон отличался от истязаемого только надписью "Метатрон" поперёк колбаскоподобного тела.
С ангелами соседствовало старое художество анатомически-женского свойства, и подобное соседство придавало рисунку ощущение неизбежности чего-то страшного, ореол бессмысленности существования и подозрение на то, что Метатрона сейчас страшным образом сожрёт мохнатый монстр.
Грэхем выцарапал свои инициалы и снова уселся прямо.
- Ты ещё не надумала схватить мой божественно-вкусный десерт с пола и съесть его прямо с осколками? - протянул он. - Это по меньшей мере эгоистично с твоей стороны. У тебя есть еда на полу и вода в бачке, ты протянешь дольше, чем я.
Генри ещё немного посидел, насвистывая какую-то водевильную песенку. Почистил ногти ножиком. Построил из спичек домик, с удовольствием сжёг его.
Скука и мысли о работе всё сильней овладевали им.
- Окей, если тебе так хочется, сиди тут, а я пошёл. Бывай.
С этими словами он поднялся, закрыл кабинку на наружный шпингалет, оделся. Уже переступил порог, но, вспомнив о чём-то, вернулся.
- А, и это... Браслет из кожаной повязки с красным резиновым шариком - зачётное решение, - хмыкнул он. И ушёл нести диабет людям.